Джессика Хайндман - Скрипка, деньги и «Титаник» [litres]

Твое последнее сольное выступление проходит примерно в той же обстановке, что и первое: это рождественский концерт в спортивном зале школы в Аппалачии, где собрались ученики всех параллелей. На этот раз ты в выпускном классе, тебе уже не восемь лет, и ты остро чувствуешь на себе взгляды собравшихся. Твои одноклассники сидят на скамьях и металлических складных стульях. Девчонки вырывают листики из блокнотов и пишут друг другу записки; парни сплевывают шелуху от семечек и жевательный табак в пустые пластиковые бутылки из-под «Маунтин Дью». Невыспавшиеся учителя стоят в боковых проходах, сложив руки на груди, и высматривают нарушителей порядка. Учитель физкультуры – в шортах, несмотря на мороз, – с тоской поглядывает на баскетбольное кольцо. На его широкой груди безмолвно покоится серебристый свисток.

Ты стоишь у двери черного хода. Пышные черные локоны собраны заколками, украшенными стразами и цветками пуансеттии; черное платье без рукавов из тонкой струящейся ткани волочится по свежеполированному полу баскетбольной площадки. Вытирая о платье вспотевшие ладони, ты перекладываешь скрипку из одной руки в другую.

Вышедший директор рявкает на аудиторию, велит всем заткнуться и сидеть тихо и начинает концерт. Вяло вступивший оркестр играет рождественскую мелодию. Ребята на скамейках пинают друг друга. Учитель испанского отрывается от стопки проверочных работ и бросает на них предупреждающий взгляд.

Ты будешь играть «Прелюдию и аллегро в стиле Пуньяни» Фрица Крейслера. Давным-давно другой скрипач выбрал эту мелодию для выступления перед Труманом, Черчиллем и Сталиным в Потсдаме. Такая уж это музыка. Стоило один раз услышать «Прелюдию» в непревзойденном исполнении Нади Салерно-Зонненберг – тебе тогда было одиннадцать, – как ты поняла, что обязана ее выучить. Шесть лет ты осваивала – нота за нотой, такт за тактом – эту одну из самых эффектных, впечатляющих, притягивающих внимание скрипичных композиций. Когда режиссеру кино нужно показать зрителям, что перед ними талантливый скрипач, он заставит его сыграть «Прелюдию» (к примеру, ее играют скрипачи в «Повелителе приливов» и «Море любви»). Она всегда вызывает определенную реакцию аудитории – ту, что можно коротко охарактеризовать как «вау». Глубочайшая тишина воцаряется в зрительном зале после того, как музыкант совершает нечто, что кажется физически невозможным и потому волшебным. Вот что ты собираешься сделать сейчас, твоя цель – заставить всех сказать «вау».

Спустя много лет с того выступления мама признается, что после концерта к ней подошла одна из твоих школьных учительниц и сказала: «Я переживала, что они станут над ней смеяться. Сами знаете, какие они, дети». Ты узнала, «какие они, дети», еще девять лет назад, на своем первом концерте, когда стояла в другом зале по другую сторону Аппалачских гор и играла «Сияй, сияй, маленькая звездочка». С тех пор ты поняла, что значит «жизнь в теле». Иногда тебе хочется покончить с ней – в такое отчаяние она тебя приводит. «У Джессики большие губы, – говорит парень в седьмом классе на алгебре, – значит, хорошо сосет». «Жизнь в теле» означает, что каждая твоя физическая черта – даже губы, которые нельзя оставить за порогом класса алгебры, – впредь будет пристально изученной, каждый сантиметр твоего тела станут разглядывать и комментировать, оценивая их сексуальный потенциал. К девятому классу все девочки погружаются в тихое голодное отрицание «жизни в теле», а парни пишут на доске, на шкафчиках и столах простую аббревиатуру – ВНК. Все ученики знают, как она расшифровывается, а учителя нет. На уроках парни показывают тебе вырванные листки из блокнота с этой аббревиатурой – ВНК. Ты заходишь на урок химии, и на доске написано «ВНК». «ВНК!» – кричат ребята вслед девчонкам в школьных коридорах. Те же буквы выцарапаны на двери школьного туалета для девочек, на спинках сидений в школьном автобусе и под откидной крышкой парт. Они пишут это чесночным порошком на ветровом стекле старенького «ниссана», принадлежащего твоему отцу, – однажды папа разрешил тебе взять машину и поехать на вечеринку. (Чеснок – потому что ты италоамериканка. Парни зовут тебя «темной», намекая на твое происхождение. Когда ты перед возвращением домой смываешь надпись в автомойке, чесночная вода попадает в вентиляцию машины, и отныне «ниссан» всегда будет пахнуть кухней в итальянском ресторане, напоминая: сбежать от «жизни в теле» невозможно даже в собственном автомобиле.) Они пишут «ВНК» в твоем экземпляре ежегодника. Смеясь, кричат «ВНК» и хлопают друг друга по спине.

ВНК. Встань на колени (и отсоси).

Да, дети могут смеяться друг над другом. Теперь ты знаешь об этом намного больше, чем в восемь лет, когда стояла на сцене и играла «Сияй, сияй, маленькая звездочка». Ты научилась этого избегать – за годы разработала десятки, даже сотни стратегий. Ты носишь правильные носки. Завиваешь волосы. Бреешь ноги, подмышки, линию бикини. Маскируешь прыщи компактной пудрой. Умоляешь родителей купить тебе именно такое платье, именно такие юбку и туфли, как в каталоге модной одежды для девочек-подростков, который присылают вам по почте. Каждый день ты занимаешься спортом по несколько часов, чтобы оставаться худой, насколько это возможно. Ты загораешь на солнце. Отслеживаешь месячные, чтобы те, не дай бог, не начались в школе. Учишься смеяться, когда парни кричат тебе вслед «ВНК!», чтобы те считали тебя крутой, невозмутимой и думали, что ты на их стороне. Тогда они оставят тебя в покое. Ты учишься флиртовать и вести тебя тише и скромнее, чем хотела бы. Учишься окружать себя другими девочками, бегать в стае. Встречаешься с самыми популярными мальчиками, хотя видишь, что не особо им нравишься и они постоянно изменяют тебе. В жестокой иерархии старших классов быть девушкой популярного мальчика – значит достигнуть статуса, к которому ты никогда не пришла бы самостоятельно. Это возвышает тебя не только в глазах одноклассников, но и в глазах некоторых учителей. Греясь в лучах популярности, исходящих от высоченного и мускулистого Фернандо, будущей модели и звезды рекламной кампании «Докерз», ты видишь мимолетную, но несомненную тень одобрения на лицах взрослых, их ностальгию по забытому сногсшибательному сексу, который бывает только у подростков и которым, как им кажется, занимаетесь вы. Поскольку никаких эмоций к себе ты пока не испытываешь (кроме негативных – в отношении собственного тела), ты воспринимаешь себя лишь как отражение того, что о тебе думают окружающие.

И только в одной ситуации ты можешь оставаться собой и ощущать себя полноценным человеком. Даже жестокие годы в средней и старшей школе не разубедили тебя: никто не станет смеяться над тобой, пока ты играешь на скрипке. Они просто не смогут.