Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Правительство не собиралось затягивать с этим вопросом. Премьер-министр похвалил Саломонса за хладнокровие, но «истец за всех» подал против него иск, и его оштрафовали на 500 фунтов. Саломонс подал апелляцию, но суд подтвердил первый вердикт. Однако он все еще был убежден, что действовал в своем праве, и решил передать вопрос на рассмотрение палаты лордов. Тем временем в дело вмешались общие выборы, он лишился места в парламенте, и на том дело и кончилось. Через несколько лет, когда сносили старое здание парламента, он купил скамью, место на которой принадлежало ему так недолго, а обошлось ему так дорого, и поставил ее у себя в бильярдной в Брумхилле.

Тогда в центре внимания снова оказался Лайонел Ротшильд. Его пять раз возвращали в Сити, пока Рассел продолжал грохотать в палате, предлагая одну меру смягчения за другой в 1849, 1851, 1853, 1856 и 1857 годах, в явной надежде добиться упорством того, чего не удалось добиться убеждениями. Но палата лордов, сомкнув ряды своих епископов, всегда могла собрать против него достаточную силу.

В 1853 году, когда призыв к толерантности парламента как раз раздался в очередной раз, евреи показали, что в своих внутренних делах могут и сами проявлять нетерпимость. Примерно двенадцатью годами ранее Совет представителей на особо созванном совещании под председательством сэра Мозеса Монтефиоре проголосовал за то, чтобы не допускать в совет ни единого еврея – прихожанина Реформированной синагоги. Дэвид Саломонс, хотя и сам придерживался ортодоксальных взглядов в религии, протестовал против этого постановления, как и другие члены совета, но безуспешно. В 1853 году, однако, несколько членов совета из Реформированной синагоги решили проделать там то же самое, что Саломонс проделал в парламенте. Они пришли и сели на свои места, а когда сэр Мозес попросил их удалиться, отказались. Последовала ожесточенная перепалка, в которой Лайонел Ротшильд, его брат Энтони, Дэвид Саломонс и другие требовали, чтобы реформированным представителям разрешили заседать в совете, а Луис Коэн и сэр Мозес выступали против. Более того, сэр Мозес посоветовался с двумя видными адвокатами и услышал от них, что устав совета не оставляет ему иного варианта. Было объявлено голосование, на котором совет разделился поровну, и сэр Мозес использовал свой решающий председательский голос против самозванцев. Один из них, владелец шахты в Сандерленде по имени Джонассон, тем не менее отказывался уйти, пока секретарь совета, выполняя роль парламентского пристава, не похлопал его по плечу – этот жест фактически означал, что его выбрасывают оттуда, и шахтовладелец ушел.

Обо всем этом сообщили ежедневные газеты, и противники еврейской эмансипации злорадно потирали руки, пока Ротшильд и Саломонс в отчаянии заламывали свои.

Рассел продолжал упорствовать, но в конце концов понял, что, как и акт об эмансипации католиков, это проект вигов, провести который могут только тори. В 1858 году тори вернулись к власти. Дизраэли стал главой палаты общин и сразу же принял меры к тому, чтобы раз и навсегда решить этот вопрос. Был найден компромисс: обе палаты получили право выбрать собственную формулировку присяги. 26 июля 1858 года Ротшильд принес присягу, за исключением одной проблемной фразы, и наконец-то занял свое место в парламенте.

«Одиннадцать лет у нас изо всех углов торчал вопрос о членстве в парламенте», – сказала баронесса, но, когда в конце концов дело разрешилось, оказалось, что гора родила мышь. Лайонел де Ротшильд пятнадцать лет заседал в палате общин и за все это время ни разу не открыл рта. Его борьба за парламент не имела ничего общего с политическими амбициями, стремлением к власти или влиянию, ибо, как заметил лорд Гошен, будущий канцлер казначейства, он имел возможность оказывать больше влияния из Нью-Корта, чем большинство членов парламента – из палаты. Он добивался места в парламенте в качестве признания своих прав.

Как только открылись двери Вестминстерского дворца, вскоре в них друг за другом последовали и другие представители Родни: Майер Ротшильд (брат Лайонела) и Дэвид Саломонс в 1859 году; сэр Фрэнсис Голдсмид в 1860 году; Натаниэль де Ротшильд и Фредерик Голдсмид в 1865 году; Джулиан Голдсмид в 1866 году – все от партии вигов. В то время еврею было немыслимо принадлежать к другой партии, так как виги с самого начала были сторонниками эмансипации, а тори – противниками, и сам факт, что именно тори в конце концов дали евреям возможность заседать в парламенте, считался какой-то причудой судьбы. Когда барон Генри де Вормс, тоже из Родни, выступил кандидатом от тори в 1868 году, газета Jewish Chronicle – «Еврейская хроника» – на все корки разругала его за это, и его провал был встречен с определенной долей злорадства.

Первый еврей – член парламента от тори Сол Айзек, состоятельный владелец угольной шахты, заседавший в палате от Ноттингема с 1874 по 1880 год, как ни удивительно, не принадлежал к Родне. Де Вормс в конце концов прошел в парламент в 1880 году, и вскоре к нему присоединились два дальних родственника – Лайонел и Бенджамин Коэны. Лайонел, более того, стал вице-президентом Национального союза консервативных ассоциаций.

Как только Родня проложила себе путь в палату общин, овладение палатой лордов стало вопросом времени. Но время все же потребовалось значительное. Компромисс о присяге 1858 года допустил евреев лишь в нижнюю палату, и сложившаяся ситуация получила нормативное оформление только в 1860 году, когда былую нелепую клятву верности, превосходства и отречения сменила единая присяга для обеих палат, которую могли приносить люди любого вероисповедания.

В 1868 году граф Шефтсбери обратился к Дизраэли, который только что стал премьер-министром, с предложением возвести в пэрство сэра Мозеса Монтефиоре. Шефтсбери, упорный, неутомимый церковник, противился допуску евреев в парламент, считая это оскорблением христианству, но потом передумал. Дизраэли не мог не сочувствовать этой идее, но, как он написал Шефтсбери, «он меньше любого другого премьер-министра в состоянии удовлетворить эту просьбу». Через несколько месяцев он ушел с поста, и его сменил Гладстон. Новый премьер-министр, конечно, имел больше возможностей, и Шефтсбери сделал новую попытку:

«Дорогой Гладстон…

Еврейский вопрос ныне решен. Евреи получили право заседать в обеих палатах парламента. Сам я противился этому, но отнюдь не потому, что питаю неприязнь к потомкам Авраама, из числа коих и наш Благой Господь явился во плоти, а потому, что возражал против того, каким образом их хотели ввести в парламент.

Все это в прошлом, и давайте же не упустим возможности выказать уважение к древнему богоизбранному народу. Есть среди дома Израилева благородный человек – сэр Мозес Монтефиоре, отличившийся патриотизмом, милосердием и самопожертвованием, которому ее величество может оказать свою милость и почтить его званием пэра. Будет славный день для палаты лордов, когда этот великий иудейский старец войдет в число наследственных законодателей Англии».