Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Пока британские евреи пытались добиться признания их права избираться в парламент, евреи во многих других частях мира не добились даже признания их права на жизнь.

В России они находились под угрозой депортации, в Румынии боялись убийств и насилия, в Сирии – кровавого навета, в Марокко – погромов, а ближе к Великобритании, в Папской области Италии, церковь все так же оставляла за собою право похищать детей у родителей-евреев. И в каждом случае пострадавшие общины искали помощи на Западе, у Великобритании, у Совета представителей и особенно у Родни и ее главных членов – Лайонела де Ротшильда и Мозеса Монтефиоре, которые служили практически последним прибежищем для жертв.

Лайонел был виднейшим из евреев Англии и мира, но он был слишком известен, чтобы ездить в качестве посла всего еврейского народа. Он не хотел быть на виду. Кроме того, хотя два его брата, сэр Энтони и Майер, заседали в банке, без него нельзя было принять никакого важного решения, поэтому он не мог надолго отлучаться из Нью-Корта. Да и необходимой физической энергии для таких поездок у него не было, вдобавок в последние годы жизни он стал инвалидом, так что послом еврейского народа пришлось стать его дяде, сэру Мозесу Монтефиоре.

В XIX веке более половины евреев мира проживали в Российской империи, и большинство из них – в узкой черте оседлости в западных областях. Они не имели права свободно передвигаться и торговать и постоянно подвергались притеснениям. Многие жили на грани нищеты, и даже их скудные средства к существованию оказались под угрозой из-за объявленного в 1842 году указа депортировать несколько сотен тысяч человек с западных территорий во внутренние. Русский посол в Лондоне барон Бруннов, частый гость за столом у Ротшильда и знакомец сэра Мозеса, объяснял, что это «сделано из милосердия, дабы не подвергать евреев соблазну контрабанды». В то же время из России приходили новости о планах реформ в еврейском образовании, и были опасения, что таким образом их попытаются обратить в христианство.

В 1845 году сэр Мозес стал шерифом Лондона, и в оставшиеся месяцы года официальные обязанности удерживали его дома, хотя он и держался в курсе происходящих в России событий. Когда год закончился, а русские власти, по всем признаками, так и не отказались от намерения провести депортацию, он решил поехать в Санкт-Петербург и лично обратиться к царю. В конце февраля он велел подготовить к путешествию его огромный экипаж – настоящую гостиную на колесах – и 1 марта тронулся в путь.

В России еще царила зима, и в пути сэру Мозесу грозили опасности вздувшихся рек, заснеженных дорог, коварного льда, но он неумолимо продвигался вперед, преодолевая препятствия пешком там, где дорога становилась непроезжей. Наконец, через месяц пути, усталый и грязный с дороги, он добрался до Санкт-Петербурга и через несколько дней получил аудиенцию у царя. Он обрисовал бедствия еврейских общин, о которых ему стало известно, ущемления, принуждения, унижения, гонения. Выслушав все это, Николай I не стал молчать. Он так охарактеризовал недостатки своих еврейских подданных, что у сэра Мозеса, как он признался позднее, «волосы встали дыбом».

Сэр Мозес не стал подвергать сомнению эти инсинуации, однако возразил, что если бы евреи пользовались такими же правами и привилегиями, как и остальные жители России, они были бы образцовыми и верноподданными гражданами.

Николай не стал возражать. «S’ils vous ressemblent» [39] Если они похожи на вас (фр.). , – сказал он и закончил аудиенцию.

«Я доволен тем, – написал сэр Мозес в дневнике, – что евреям станет легче вследствие нашего визита в этот город. Благодарение Господу».

Последствия визита сэра Мозеса оказались недолговечными, зато он собственным своим примером показал, чего может достигнуть еврей, живущий как свободный гражданин. Он поднял статус евреев в глазах иноверцев и, более того, повысил их самоуважение. Само его присутствие приободряло его, и обратный путь по восточным провинциям превратился в настоящую королевскую процессию. Повсюду его встречали приветственные толпы. Под колеса ему бросали цветы. В его честь сочиняли стихи и песни. Ничего подобного Европа не видывала с XVII века, со времен лжемессии Шабтая Цви. По своей дородности и росту сэр Мозес вряд ли сошел бы за мессию, однако между его миром викторианской Англии, Ист-Клиффа и Парк-Лейн и жалкими поселками, через которые ему довелось проезжать, была такая же разница, как между небом и землей. Он никогда еще не видел такой нищеты. В Вилькомире [40] Вилькомир – ныне город Укмерге Вильнюсского уезда. под Вильно ему рассказали, что в прошлом году от голода там умерла четверть еврейских семей. Он везде раздавал деньги, сто рублей тут, тысячу там. Несмотря на всю радость, с которой встречали его приезд, опыт стал для него удручающим. «Когда я вижу муки моих братьев, я страдаю сам, – сказал он. – Когда у них есть причины плакать, из моих глаз текут слезы». Дальше он отправился в Ковно [41] Ковно – ныне Каунас. , Варшаву, Краков, обстоятельно расспрашивая о положении общин и делая подробные заметки.

Въехав в Германию, он почувствовал, что приближается к своему миру. В Берлине его встретили представители банкирского дома Бляйхрёдер, во Франкфурте приняли Ротшильды. На домах развесили фонари, на улицах играли оркестры, в Юденгассе начался праздник.

За его миссией с интересом и сочувствием следили королева Виктория и принц-консорт, и по возвращении в Англию в июне его возвели в баронеты.

В 1846 году сэр Мозес возглавил заседание Совета представителей, собравшееся с целью подготовить благодарственный адрес к папе Пию IX за его труды по улучшению положения евреев, живущих в Папской области в Италии. Сначала этот адрес направили лорду Палмерстону, а затем барону Шарлю де Ротшильду в Неаполь, который, в свою очередь, представил его папе. Через несколько лет стало известно, что прежние притеснения вернулись. Пий IX, начинавший карьеру либералом, затем превратился в одного из самых темных мракобесов среди всех римских пап, и его правление Гладстон описал так: «Азиатская монархия – только деспотизм головокружительной высоты и только мертвенное следование религиозным догматам».

Папе пришлось бежать из Рима во время республиканского восстания 1848 года и искать себе убежища в Гаэте. Французские штыки вернули его в столицу, но события практически разорили, и он был вынужден обратиться за помощью к дому Шарля де Ротшильда в Неаполе. В то время, выражаясь мирским языком, кредит его святейшества считался не самым надежным, но Шарль был готов дать ему денег под низкий процент при условии, что стены римского гетто снесут, евреям разрешат свободно передвигаться по Папской области и с них будут сняты особые поборы. Еще он потребовал в залог церковное имущество. Папа, быть может, и принял бы первые условия, но не последнее, и потому обратился к своему защитнику Луи-Наполеону, который, в свою очередь, свел его с Якобом Ротшильдом. Якоб не просил никакого залога, но настаивал на выполнении первых условий Шарля, а именно на эмансипации евреев в Папской области. Монсеньор Форнарини, папский нунций в Париже, в самых общих словах заверил его, что святой отец имеет самые добрые намерения касательно своих подданных иудейского вероисповедания. После этого Пий получил заем на самых благоприятных условиях, но данные гарантии остались пустым звуком.