Хаим Бермант - Влиятельные семьи Англии [Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны]

Теперь в Лондоне у него оставалось мало дел или надежд. Вместе с женой он уехал в свой любимый уголок Норфолка, намереваясь пристроить где-то флигель, где-то колоннаду и пригласив сэра Эдвина Лаченса [61] Эдвин Лаченс – крупнейший английский архитектор и президент Академии художеств. помочь ему в воплощении планов. Констанс смотрела на все это снисходительно, слишком хорошо памятуя о принесенной им жертве, чтобы ограничивать его траты.

Сирил умер в 1907 году, оставив такие огромные долги, что ей едва не пришлось продавать Плезонс, но тут ее кузен Альфред пришел к ней на помощь с советом, а мать – с деньгами, так что дом удалось сохранить. После смерти она завещала его троюродному брату Лайонелу Ротшильду, который, в свою очередь, оставил его своей дочери миссис Денис Берри. Сегодня там пансионат для англиканских священников.

Энни тем временем оставалась в доме, который они с Элиотом построили в Хэмбл-Клиффе на Саутгемптон-Уотер, время от времени разбавляя свое одиночество визитами к матери или по домам разнообразных дядьев и кузенов, разбросанным по Франции, Швейцарии, Германии и Австрии. Она не предавалась праздности. Как и сестра, она активно участвовала в антиалкогольном движении, даже сделала экипаж своей океанской яхты полными трезвенниками. Это была пухлая, розовощекая женщина небольшого роста с неизменной, как у матери, собачкой на коленях.

Обе сестры сохранили связь с иудаизмом. Время от времени они давали уроки в бесплатной еврейской школе и по причине нехватки учебников взялись написать свой собственный с одобрения доктора Калиша. В результате появилась «Израильская история и литература», которую опубликовало издательство «Лонгман» в 1870 году, и, на удивление, она выдержала два издания. Констанс послала экземпляр Дизраэли, который тут же поздравил с тем, что им удалось описать «в воодушевленном и красочном стиле великую историю наших предков» и изложить «их бессмертные анналы с силой и чувством».

Приходится милосердно предположить, что он не читал этой книги, ибо, хотя она и содержит немало серьезных знаний и в ней чувствуется большое усердие, ее можно назвать какой угодно, но только не «воодушевленной» или «красочной», и если ученикам бесплатной еврейской школы приходилось подробно ее изучать, то они вполне заслужили любые подарки, полученные от Ротшильдов.

Констанс также была членом Благотворительной кассы взаимопомощи еврейских дам и ходила по узким проулкам и скрипучим лестницам Уайтчепела, даже когда располнела, и это было ей тяжело, все ради того, чтобы лично увидеть тамошние условия жизни и предложить совет и сочувствие. Такой совет в Уатчепеле порой принимали хуже, чем в Астон-Клинтоне. «Мы не то что гои, – возразила ей одна мать семейства, – мы не желаем, чтобы нами командовали и поучали, мы не пьем и знаем, как растить детей в набожности и трезвости». Помимо того, Констанс активно работала в Еврейском обществе по защите женщин и девушек.

Этими трудами на благо общества она занималась во время коротких приездов в Лондон, а большую часть времени они проводили за городом, и дневники Констанс и Энни полнятся сожалениями о прошлом и былом одиночестве.

«Много думала о прошедших годах, о старых днях синагоги, семейных встреч, когда все съезжались на Пикадилли», – написала Энни в Песах, а через шесть месяцев, на Йом-кипур, пожаловалась: «Я отдалилась от мира моего народа, который знала когда-то». И в 1904 году: «Я практически отрезала себя от иудаизма и стою лишь у самых внешних ворот христианства. В них я никогда не войду, хотя меня и влечет туда».

Те же слова могла бы сказать и ее сестра Констанс, которая с огромным удовольствием посещала местную церковь в Оверстрэнде или в Кромере с их старой каменной, витражными окнами, мягкостью обстановки, звуками органа, пением хора и рождественскими гимнами, остролистом, колоколами, – будучи зачарованным наблюдателем, но не участником. Энни умерла в 1926 году, Констанс – в ноябре 1931-го. Они похоронены на еврейском кладбище в Уиллсдене.

О лорде Розбери поговаривали – и неизвестно, насколько правдиво, – что у него три желания: стать премьер-министром, выиграть Дерби и жениться на богатейшей женщине в Англии. Первым исполнилось последнее желание.

Арчибальд Филип Примроз, пятый граф Розбери, родился в 1847 году. Он происходил из южношотландского рода, довольно древнего, если и не слишком знаменитого, который впервые отметился в тревожные годы XVII столетия, а затем увеличивал свое положение и богатство, пока после смерти четвертого графа в 1868 году Розбери двадцатиоднолетним юношей не оказался наследником огромных сланцевых шахт и 230 тысяч акров земли, которые вместе приносили ему ежегодный доход свыше 30 тысяч фунтов.

К богатству и высокому положению он прибавил обширный и острый ум и почти ошеломляющую красоту, так что казалось, что жизненный путь дается ему без труда. В Итоне учителя признавали его способности, но жаловались на недостаток прилежания. Из Итона он поступил в Оксфорд, в колледж Крайст-Черч, который никогда не пользовался репутацией интеллектуальной потогонки. Он наслаждался веселой компанией, хорошими обедами, прекрасными винами и частыми вылазками на далекие и близкие скачки и даже приобрел собственную беговую лошадь. Тем не менее его учителя были убеждены, что по заслугам поместили его в разряд лучших учеников, хотя никогда как следует не испытывали его способностей. У него было свойственное аристократу пренебрежение правилами, на которые руководство смотрело сквозь пальцы, но студентам не разрешалось иметь беговых лошадей, и даже в Крайст-Черч не могли закрыть глаза на беговую лошадь. Ему приказали выбирать между лошадью и Оксфордом, и он выбрал лошадь. «Я бросил Оксфорд, – бодро сообщил он матери, чем привел ее в ужас. – Я купил дом на Беркли-сквер и лошадь, чтобы выиграть Дерби. Твой любящий Арчи».

Его дом номер 2 по Беркли-сквер, компактное жилище среди похожих на дворцы громад, был идеален для молодого холостяка, и в 1873 году к нему по секрету обратились от лица принца Уэльского, который уже не был ни молодым, ни, по правде сказать, холостяком, с вопросом, не может ли он время от времени пользоваться его домом, чтобы принимать там «знакомую актрису». Розбери не без запальчивости ответил, что его дом для этого слишком тесен.

Розбери не был плейбоем. На скачки и связанное с ними общество у него уходило некоторое время и довольно много денег, но он также старался и заполнить пробелы в образовании из-за незаконченного курса в Оксфорде. Он много читал и путешествовал. В 1873 году он побывал в Америке, где попал на прием к президенту Гранту, обедал с Лонгфелло и стал свидетелем факельного шествия, направляющегося на съезд демократической партии в Нью-Йорке. Эта поездка произвела на него сильное впечатление, и он вернулся туда снова на следующий год.