Михаил Шмелев - Фронтовая юность

«На земле, где ты родился, я пролил кровь. Я помог тебе освободить твою родину, помоги и ты изгнать врага из моей Белоруссии. До нее не так уж далеко. Не останавливайся, не давай немцам закрепиться, гони врага!»

— писал своему другу по роте раненый боец Николай Бажан.

Товарищей, находившихся на излечении в медсанбате, тоже надо было поддержать. Но с кем отправить ответные письма? И хотя медсанбат располагался в нескольких километрах, нарочного с передовой не пошлешь: тут каждый боец на учете.

Как-то в тылах полка я повстречал сержанта соседней части Александра Шибаршина. Разговорились. Оказалось, он относил письма раненым бойцам, но до медсанбата не дошел: письма передал, как он сказал, согласно приказанию замполита Чижику, а Чижик уж обязательно доставит их по назначению.

— Что это еще за Чижик? — полюбопытствовал я.

— Да вы что, товарищ лейтенант, словно не из нашей дивизии! Чижика знают все! Это же Зина Галкина. Она всегда нам помогает…

Я знал о подвиге бойца Зинаиды Галкиной, проходившей службу в оперативном отделении штаба дивизии. В одном из боев Галкина спасла от гибели офицера. Но при чем тут Чижик? Ах да, это к Зинаиде Галкиной обращался седой майор, когда я однажды проходил мимо штабного блиндажа:

— Чижик, оперсводка готова?

— Так точно, товарищ майор. Отпечатана, — ответила девушка.

Зинаида Михайловна, или просто Чижик, стала связующим звеном и нашего полка с бойцами и командирами, находившимися на излечении в медсанбате.

Но почему же она получила второе имя?

— Знаешь, — сказал как-то Петр Николайчук, — непоседа она. И все-то ей хочется сделать по-особенному: и на машинке документ быстро отпечатать, и позаботиться о питании офицеров штаба, и сделать тщательную перевязку раненым… Но Чижиком нарекли ее потому, что всякий раз при вражеской бомбежке или артиллерийском обстреле выходила она из блиндажа в траншею и во весь голос пела: «На позицию девушка провожала бойца…»

На Смоленск! Эти слова стали боевым девизом воинов 31-й и 5-й армий. Но отступающий враг цеплялся за каждую балку, высотку, создавал промежуточные рубежи обороны, выставлял заслоны, стягивал на отдельных участках крупные артиллерийские средства и много пехоты.

Продвигаясь вперед, наш полк преодолевал неимоверные трудности. Выбивались из сил лошади. Колеса пушек вязли в болотах, скользили по раскисшей глине на подъемах. Бойцы шли под проливным дождем. И как всегда, впереди саперы. Не одну сотню мин извлекли они из разбухшей земли. Минами были усеяны дороги и тропы, лесные опушки, подходы к деревням. Неосторожный шаг порой стоил жизни. Но бойцы, командиры и политработники шли в неудержимом порыве, шли знаменитой дорогой Кутузова, готовя Гитлеру новую Березину.

После упорных и тяжелых боев передовые подразделения нашего полка рано утром 25 сентября ворвались на аэродром. Взлетные полосы изрыты глубокими рвами.

В них — авиабомбы. Все подготовлено к взрыву, но произвести его фашисты не успели.

Почти всю ночь шел бой на улицах города. Гитлеровцы, засевшие в подвалах домов, яростно сопротивлялись. Штурмовая группа во главе с командиром взвода автоматчиков лейтенантом Владимиром Пащенко неоднократно пыталась подойти к полуразрушенному зданию, откуда фашисты вели особенно сильный огонь. Пащенко — опытный командир. В минувших боях был шесть раз ранен. Дважды совершал «побег» из госпиталя, долечивался в «родных стенах» части. Он говорил: «Лучшее лекарство для меня — это товарищи по полку. С ними никакая рана не страшна. Дружба быстрее рубцует раны, чем пилюли».

Штурмовой группе было придано 76-миллиметровое орудие сержанта Ивана Фролова. Здесь же находился и командир батареи — никогда не унывающий, спокойный и рассудительный старший лейтенант Владимир Ерохин. Я слышал их разговор.

— Давай, Пащенко, сделаем так, — говорил Ерохин. — Орудие Фролова поставим на прямую наводку. Ты делишь своих «штурмовиков» на две группы. С одной группой пойдешь сам, с другой — я. В темноте проникнем поближе к зданию.

— А почему ты? — возразил Пащенко. — Тебе батареей надо командовать.

— А я и буду командовать. Связиста с собой возьму, чтобы огонь корректировать. А ты со своей группой подберешься к самым развалинам. Я же с группой засяду правее и карманными фонариками отвлеку от вас внимание фашистов. По опыту знаю: клюнут они на это. А как начнут по нас бить, Фролов прямой наводкой по вспышкам из орудия ударит. Да и мне засечь огневые позиции противника необходимо.

— Рискованно задумал, Володя! — сказал Пащенко.

— Риск оправдан, Володя, — ответил Ерохин.

Смелый замысел Ерохина удался. Его группа, достигнув намеченного рубежа и укрывшись за грудой битого кирпича, стала подавать сигналы фонариками. Гитлеровцы сосредоточили на этом направлении весь огонь. Ерохин засек семь пулеметных гнезд. Он приказал Фролову накрыть неистово работающие пулеметы. И Фролов подавил их. Тем временем группа Пащенко стремительным броском ворвалась в здание. Гранатами, короткими автоматными очередями, штыками прокладывали бойцы путь от этажа к этажу. И вот взвились одна за другой белые ракеты. Это был сигнал: прекратить артиллерийский огонь. Здание наше.

В дождливой пелене лишь забрезжил рассвет, а подразделения полка уже вышли на Советскую улицу.

Раньше на углу Советской и Башенной стоял красивый двухэтажный дом. Сейчас он наполовину был разрушен. В его подвалах и на первом этаже засели фашисты. Короткими перебежками наши бойцы стремились проникнуть к дому, но падали, сраженные пулеметным огнем противника. Ближе к дому оказался разведчик рядовой Александр Шатров из третьего дивизиона артполка, поддерживавшего нас огнем.

— Гранату кидай, не медли же! — крикнул кто-то из укрытия. Но Шатров не бросил гранату: на подоконнике находилась семи-восъмилетняя девочка. Она молча глядела на бойца. Неожиданно за спиной девочки показался гитлеровец. Обхватив левой рукой ребенка, он в правой держал наизготовке автомат. Раздался треск, и над головой Шатрова просвистели пули. Девочка закричала, забилась в судорогах.

— Бросай гранату, чего медлишь?! — снова донеслось из укрытия.

Товарищи Шатрова, находясь в укрытии, не могли видеть, что происходило у окна. Они не знали всей сложности ситуации, в которой оказался разведчик. Бросить гранату — значит погубить ребенка. Однако и медлить опасно. Трудно сказать, чем бы закончился этот поединок. Но вот из глубины квартиры к окну приблизилась женщина. В ее руке торчал лом. За спиной фашиста она сделала взмах, да так, словно пыталась расколоть бревно.

— Сюда, товарищи! — услышал Александр голос женщины и изо всех сил рванулся вперед. Прыгнул прямо в окно. Он увидел лежащего навзничь с проломленной головой гитлеровца. Женщина все еще держала в руках лом, а в углу, прижавшись к кровати, стояла перепуганная, но невредимая девочка.