Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

На самом деле, о связи Рейли с «Союзом» Савинкова в 1918 году не известно ничего конкретного. Сам он утверждал, что познакомился с Борисом Викторовичем лишь год спустя в Париже. Сохранившаяся переписка между ними показывает, что тогда они действительно еще не были в таких тесных отношениях, как позже.

…Планы «Союза» Савинкова устроить восстание в Москве не удались. Неприятности у него начались из-за случайности. В мае 1918 года медсестра одной из больниц рассказала чекистам, что под видом больного у них скрывается юнкер, который говорит, что вскоре в городе вспыхнет восстание против большевиков. ЧК отследила связи этого юнкера и 29 мая арестовали группу заговорщиков — у них были обнаружены программа «Союза», различные инструкции агентам, пароль в виде картонного треугольника с буквами «О.К.».

Чекистам удалось арестовать около ста человек, но Савинков и другие руководители «Союза» как будто растворились в воздухе. В 1918 году Савинкову повезло.

Резкое охлаждение в отношениях между большевиками и союзниками произошло в мае 1918 года по вопросу о Чехословацком корпусе.

В России к этому времени находилось около семидесяти тысяч чехов и словаков, которые дезертировали из австро-венгерской армии. Они хотели продолжать войну против немцев и австрийцев и из них в 1917 году был сформирован Чехословацкий корпус. Но поскольку советское правительство заключило с Германией и Австро-Венгрией Брестский мир, то была достигнута договоренность перебросить чехословаков во Владивосток, а оттуда французскими кораблями на Западный фронт.

Первый эшелон вышел 27 марта и месяц спустя прибыл во Владивосток. Всего насчитывалось 63 эшелона по 40 вагонов в каждом. В них ехали, по различным данным, от 50 до 60 тысяч вооруженных солдат и офицеров. Весной 1918 года эшелоны с чехословаками растянулись по всей стране до Дальнего Востока.

Многие из руководящих большевиков весьма подозрительно относились к Чехословацкому корпусу, видя в нем серьезную потенциальную угрозу советской власти. «Было ясно, что корпус надо ликвидировать или, во всяком случае, разоружить, — писал Михаил Бонч-Бруевич. — Мы, военные специалисты, входившие в ВВС, стояли на самой радикальной точке зрения и были готовы пойти на любые крайние меры, лишь бы устранить угрозу вооруженного выступления чехословаков против Советской власти.

— Утопить их в Днепре, если не будет другого выхода, — весьма недвусмысленно предлагали и я и кое-кто еще из обычно сдержанных и не очень решительных бывших генералов.

Союзники требовали скорейшего продвижения чехословаков на Восток, немцы же настаивали, что большевики сначала должны вывезти из Сибири германских и австровенгерских военнопленных. Весной 1918 года эшелоны с ними потянулись по той же железной дороге, по которой следовали чехословаки, только в противоположном направлении — на Запад. 21 апреля Чичерин под давлением Мирбаха потребовал от Красноярского совета приостановить движение чехословаков на Восток и начать эвакуацию пленных немцев и австрийцев. Это распоряжение вызвало возмущение в Чехословацком корпусе и протесты союзных миссий в Москве.

Считается, что «искрой», которая «взорвала» наэлектризованную до предела атмосферу вокруг корпуса, стал, в общем-то, мелкий инцидент. 14 мая эшелон с чехословаками встретился на станции Челябинск с эшелоном бывших пленных венгров, который шел на Запад. Между чехословаками и венграми отношения были, мягко говоря, напряженными. Кто-то из венгров бросил в чехов камень (по другой версии — чугунную ножку от печки), который тяжело ранил чешского солдата. Чехи бросились разбираться и убили одного из венгров. На следующий день советские власти в Челябинске арестовали нескольких чехословаков.

В ответ на это чехословаки силой освободили своих товарищей, а заодно разоружили местный отряд Красной гвардии, разгромили оружейный арсенал, захватив 2800 винтовок и артиллерийскую батарею, и разогнали местный Совет. В Москве приказали немедленно разоружить всех чехословаков. 25 мая Троцкий дал телеграмму «всем совдепам по линии от Пензы до Омска», в которой говорилось: «Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железнодорожных линиях, должен быть расстрелян на месте; каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных…»

Между чехословаками и отрядами Красной гвардии начались стычки. Затем бои заполыхали по всей линии Транссибирской магистрали, на которой находились чешские эшелоны. Хорошо вооруженные и спаянные общей целью чехословаки в большинстве случаев одерживали верх. 27 мая они заняли Челябинск, затем — Курган и Петропавловск, 29 мая — Канск, Нижнеудинск (ныне — Улан-Удэ) и Новониколаевск (ныне — Новосибирск) и Пензу, в начале июня — Томск и Самару. К чехословакам присоединялись и различные антибольшевистские силы. В Самаре, например, было создано новое правительство — Комуч — Комитет членов Учредительного собрания (распущенного большевиками в январе 1918 года). 23 июня в Омске возникло Временное Сибирское правительство.

В Москве тем временем кипели дипломатические битвы. Англичане и французы считали, что большевики пытаются разоружить чехословаков, выполняя указания немцев. Большевики, в свою очередь, утверждали, что союзники давно подстрекали Чехословацкий корпус к мятежу.

Четвертого июня Антанта объявила Чехословацкий корпус частью своих вооруженных сил и заявила, что будет рассматривать его разоружение как недружественный акт в отношении союзников. Локкарт, который, по его заверениям, всячески старался разрулить «чехословацкий инцидент», получил из Лондона ноту советскому правительству. Передавать ее он пошел в Наркомат иностранных дел вместе с французами и итальянцами.

«Прием был холодно-формальный, — писал Локкарт в мемуарах. — …Большевики выслушали наши протесты молча. Они были преувеличенно вежливы. Несмотря на то что у них был повод, они не сделали никаких попыток возражения. Чичерин, более чем когда-либо похожий на мокрую крысу, смотрел на нас грустными глазами. Карахан казался совершенно сбитым с толку. Наступило тяжелое молчание. Нервы у всех были несколько натянуты, и больше всех у меня, так как совесть моя была не совсем чиста. Затем Чичерин кашлянул.

“Господа, — сказал он, — я принял к сведению все сказанное вами”.

Мы неловко пожали друг другу руки и один за другим вышли из комнаты».

В конце мая — начале июня 1918 года Большая игра большевиков с Антантой закончилась и отношения между ними стремительно покатились под откос. Тогда и Локкарт начал все больше и больше склоняться к мысли о вооруженной интервенции в Россию против большевиков. Ему казалось, что правительство Ленина окончательно встало на путь союза с Германией.