Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Савинкову устроили побег. За границей они с Азефом разрабатывали покушение на императора Николая II. Сначала хотели разбомбить императорскую яхту с воздуха, потом потопить ее с помощью подводной лодки, но тут как раз вдруг выяснилось, что Азеф — провокатор [30] ЦК партии эсеров приговорил Азефа к смерти, однако тот сумел скрыться. Потом он жил в Берлине, где его в июне 1915 года как русского секретного агента арестовали немцы. Его освободили только в декабре 1917 года, но в тюрьме он тяжело заболел и в апреле 1918 года умер от почечной недостаточности. . Это был тяжелый удар для партии эсеров и идее террора в целом. Боевая организация от него так и не оправилась и вскоре была распущена.

Савинков взялся за литературу. Он выпустил свои «Воспоминания террориста», повесть «Конь бледный», роман «То, чего не было…». Они появлялись в печати под псевдонимом Виктор Ропшин и сделали ему имя в литературных кругах.

Во время Первой мировой войны он записался добровольцем во французскую армию, а заодно стал военным корреспондентом русских газет. В Россию он вернулся в апреле 1917 года и тут же активно включился в политическую деятельность. Поддерживал Временное правительство и Александра Керенского. Был назначен комиссаром Юго-Западного фронта. В июле стал управляющим Военным министерством (военным министром был сам Керенский) и товарищем военного министра.

Во время так называемого мятежа генерала Корнилова в августе 1917-го вел с ним переговоры от имени Керенского. Был назначен военным губернатором Петрограда. Предлагал Корнилову подчиниться Временному правительству, но потом сам подал в отставку из-за несогласия с политикой Керенского. Говорили, что в это смутное время Савинков всерьез подумывал о возможности самому стать диктатором в России, но приход к власти большевиков поставил на его раздумьях и планах жирный крест. Сразу же после октября 1917 года он начал борьбу с ними. Готовил покушение на Ленина, помогал формировать Добровольческую армию на Дону, потом перебрался в Москву, где и создал свой «Союз защиты Родины и Свободы». Ее целью было свержение Советов и возобновление войны с Германией. Савинков снова подумывал о своем будущем. В виде диктатора, разумеется. На меньшее он бы не разменивался.

…Весной 1918 года «Союз» Савинкова был, пожалуй, наиболее крупной контрреволюционной подпольной организацией в стране. Его отделения действовали в Москве, Казани, Ярославле, Рыбинске, Муроме, а число участников, по различным данным, доходило до пяти тысяч человек. «Союз» состоял из тщательно законспирированных пятерок, члены которых знали только руководителя пятерки и в случае провала не могли никого, кроме него, выдать.

Любопытные мемуары о руководителе «Союза» и своей подпольной работе в нем оставил капитан Василий Клементьев [31] Василий Федорович Клементьев (1890–1981) — капитан, член штаба «Союза защиты Родины и Свободы». 30 мая 1918 года был арестован. Летом 1920 года был освобожден и мобилизован в РККА. В октябре 1920 года нелегально перешел совете ко-польскую границу. Жил в Польше, где продолжал сотрудничать с Савинковым, потом переехал в США. . Он знал начальника штаба организации Савинкова полковника Александра Перхурова [32] Александр Петрович Перхуров (1876–1922) — генерал-майор (1919), начальник штаба «Союза защиты Родины и Свободы». Один из руководителей восстания в Ярославле 6—22 июля 1918 года. Затем воевал у А. В. Колчака, в марте 1920 года был взят в плен. Через два года осужден и расстрелян. и, во многом благодаря знакомству с ним, тоже вошел в штаб — ответственным за «связь между чинами штаба и лицами, желающими их видеть». Еще в апреле 1918 года, писал Клементьев, «Союз» впервые получил денежную поддержку от иностранцев — то ли от чехословаков, то ли от англичан, то ли от французов. Вскоре всем чинам назначили жалованье. Сам Клементьев получал 500 рублей в месяц. Командир полка и батареи — тоже 500, командир батальона — 400, роты — 375, взвода — 350, рядовые и командиры отделений — 300 рублей. От всех офицеров при вступлении в «Союз» требовалось выполнение только двух условий: хранить абсолютную тайну и по приказу штаба явиться на сборный пункт для вооруженного выступления.

Полковник Перхуров подсчитал, что в случае начала восстания на улицы Москвы с оружием в руках сразу же выйдут в лучшем случае 300–400 человек, и то в основном студенты и гимназисты («идейные офицеры» в организацию, возглавлявшуюся бывшим террористом, шли неохотно). Но пока его пессимизм вроде бы не находил подтверждения. Время от времени заговорщикам устраивались смотры. И в назначенный час десятки бравых людей, в которых можно было легко узнать офицеров, проходили мимо определенного места на какой-нибудь улице или бульваре то в шинелях нараспашку, то с красными бантами на груди. Доказательством принадлежности к организации, своеобразным паролем, был вырезанный из картона треугольник с буквами «О. К».

Роберт Брюс Локкарт в воспоминаниях ничего не пишет о своих контактах с Савинковым в этот период, а вот Джордж Хилл оказался более откровенным. Он указывает, что тогда близко познакомился с Савинковым, который оказался «черноволосым человеком, коротконогим с пронзительными глазами, несомненно одаренным способностями к гипнозу». Хилл дискутировал с ним на тему убийств и терроризма и поинтересовался, почему против руководителей большевиков организовать покушения оказалось сложнее, чем против царских сановников. Савинков ответил, что это действительно трудно, потому что даже офицеры, проявившие отвагу на фронте, часто не хотят становиться убийцами политических врагов, а идейные противники большевиков среди революционеров вообще «хранят ненужную память о долгих годах сотрудничества с ними». Савинков даже признавался Хиллу, что он сам дважды хотел для блага России убить Керенского, но так и не мог решиться на это, и горько сожалел о своей слабости.

«Я никогда не любил Бориса Савинкова, — писал Хилл, — мое недоверие к нему было предметом частых дискуссий с Сиднеем Рейли, который слепо верил в этого человека и потратил целое состояние, чтобы помочь ему бороться с большевизмом».

Состояние он действительно потратил, только позже. Однако из этого фрагмента мемуаров Хилла не очень понятно, когда они с Рейли дискутировали о Савинкове — в Москве или уже несколько лет спустя? И знал ли Рейли Савинкова уже весной — летом 1918 года?

«Был тесно связан с организацией Савинкова и мой старый “знакомый” — Сидней Рейли», — утверждал, например, Михаил Бонч-Бруевич. В некоторых советских романах Рейли тоже имеет к заговору Савинкова прямое отношение. Или, по крайней мере, выступает в роли связного между его организацией и англичанами. В «Большевиках» Ильи Кремлева Рейли оказывается прямо в центральном штабе организации Савинкова — он находился в доме 2 по Молочному переулку и был замаскирован под видом частной электро- и водолечебницы. Рейли появляется перед читателем в виде доктора — он одет в белый халат и докторскую шапочку — и принимает заговорщиков, приходящих под видом пациентов. Это еще не все — медицинской сестрой в лечебнице по сюжету романа работает любовница Рейли, бывшая балерина, которую он завербовал еще до революции. Он занял ей крупную сумму денег и подсунул на подпись расписку, которую она подписала не читая. А бумага оказалась обязательством сотрудничать с германской разведкой. Потом Рейли сказал ей, кем он был на самом деле, он держал ее в страхе, грозил ее убить, обращался по-скотски (балерину тошнило при воспоминаниях о близости с ним) и заставлял ее выполнять свои приказы. Она его ненавидела и несколько раз собиралась рассказать о нем чекистам, но ей для этого не хватало решимости. Такая вот очередная картинка из жизни крайне малоприятного человека и шпиона. Пожалуй, единственно правдоподобным моментом в описании характера Рейли является его страсть к вещам, связанным с Наполеоном. Но и в ее описании любовница британского разведчика видит проявление его крайне неприятной сущности: «Только однажды она обнаружила в Рейли настоящую увлеченность, он оказался ярым коллекционером, фантастически предававшимся этой своей страсти. Коллекционировал он неожиданные и малопривлекательные вещи. Страстный поклонник Бонапарта, он жадно собирал все, что было связано с обожаемым им корсиканцем. Он дрожал от нетерпения, когда разоренный революцией аристократ предлагал ему через комиссионера семейную реликвию: брошенную при позорном отступлении из Москвы запасную треуголку французского императора, его подзорную трубу, случайно сохранившуюся записку, носовой платок с витиеватой меткой под короной…» Несмотря на то, что автор и здесь нафантазировал — треуголки и подзорной трубы Наполеона у Рейли никогда не было — он действительно дрожал от нетерпения, когда видел редкие предметы, относящиеся к Наполеону. Но что в этом плохого? Далее в романе в клинику неожиданно врываются чекисты вместе с матросами, но Рейли в самый последний момент удается захлопнуть перед ними дверь на замок и бежать через антресоли…