Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Если с переводом книги Савинкова дела как-никак продвигались вперед, то с собственными проектами и поиском денег на борьбу против большевиков у Рейли все обстояло далеко не так удачно. Читая его письма из Америки, сразу же улавливаешь знакомую интонацию: все плохо, денег нет, что будет дальше, неизвестно. В общем, этакие записки мрачного пессимиста.

Теперь причину своих неурядиц Рейли на этот раз видел в американском образе жизни и американском характере. Он быстро понял, что большинству влиятельных и богатых американцев на борьбу с большевиками наплевать. «Отношение здесь к “сволочам” можно охарактеризовать известной формулой Троцкого “ни мира, ни война”, т. е. “ни признания, ни борьба” — писал Рейли Савинкову 17 сентября 1923 года из Нью-Йорка. — Пусть Россия разделывается с большевиками как хочет — это не наше дело. В сущности, такое же отношение ко всем делам Европы. Это страна самого примитивного звериного эгоизма. Что же касается, в частности, Нью-Йорка, то вот буквально 1/3 населения евреи, и они в глубине души на стороне большевиков…»

«Интереса к русским делам положительно никакого, — сообщал он 26 октября. — Но зато, с другой стороны, полная пассивность к заигрываниям “сволочей”. Во всяком случае, Америка будет последняя страна, которая поддержит их». (Здесь он, кстати, оказался прав. США признали СССР последними из мировых держав — в 1933 году.)

«Вы себе представить не можете, до какой степени чувствую себя здесь оторванным от русских дел, — жаловался он в другой раз. — В газетах почти что никаких сведений, чтобы не потерять связи, читаю в английском переводе “Бр[атьев] Карамазовых” и Петра Успенского [77] Петр Демьянович Успенский (1878–1947) — оккультист, философ, теософ, писатель. С 1921 года жил в эмиграции в Великобритании. “Tertium Organum” о 4-м измерении. Утешаюсь мыслью, что в 4-м измерении деньги, наверное, не нужны!»

«Американский эгоизм» неприятно удивлял Рейли. Уж казалось бы, не ему, прагматичному, циничному и, что называется, прожженному дельцу, спекулянту, авантюристу и шпиону, осуждать его. Но Рейли все-таки был человеком другого темперамента, с другим, если так можно сказать, кодексом поведения. Американское холодное и расчетливое равнодушие выводило его из себя, пожалуй, даже больше, чем понятная ему ненависть и вражда со стороны «своих» большевиков. С теми-то все понятно — они враги, а эти-то кто? Не поймешь.

Возмущало Рейли и то, что даже хорошо знакомые ему американцы не торопились поддержать и его самого. Ведь для того, чтобы начать свои новые бизнес-проекты (прибыль от них Рейли по-прежнему обещал направлять Савинкову), ему был нужен первоначальный капитал. Он обращался за помощью, но к его просьбам отнеслись очень холодно. Рейли был поражен этим. Ведь он сам в свое время много помогал этим людям. Разве такое возможно в той же России? 27 июля 1923 года он писал Савинкову: «Приехал я сюда и немедленно должен был заняться поиском денег, и что Вы думаете? Ни один из тех людей, которые через меня в первые два года войны заработали миллионы долларов, не дал мне ни одного цента. Многие, узнав о моем положении, совершенно отказались меня видеть…

В результате сейчас я абсолютно на мели. В кармане 60 долл., что, понятно, недостаточно, чтобы уплатить гостиницы. Хочу перебраться из гостиницы куда-нибудь подешевле, но и это сейчас не могу сделать. Бывал я в переделках, но в такой еще не был. Остаться в Нью-Йорке без денег — это прямо гибель. Нет в мире более бессердечного народа, чем американцы. Я только теперь это понял…

Вы поймете, что, будучи из-за безденежья прикованным к месту, я не мог выполнить то, что я хотел в политическом отношении. Для этого нужно людей видеть, угощать… Куда нам, когда приходится пешком ходить, чтобы дойти до дешевенького русского кабака!»

«Как только я начинал говорить о своем положении, я всюду встречал каменные лица», — возмущался Рейли позже. Только один человек, судя по его письмам, помог ему в это трудное время — один его бывший служащий, одолживший ему 500 долларов.

В первое время после приезда в Америку они с Пепитой жили в весьма приличном отеле «Готхэм» — у жены Рейли имелись кое-какие средства. «Наконец, с величайшими усилиями удалось выбраться из очень дорогостоящей гостиницы и перебраться в маленькую квартиру, — сообщал Рейли 17 сентября 1923 года, — мужество, проявленное Ж. Ф., не поддается описанию. Вот, действительно, человек первого класса, с ней куда угодно».

С женой ему действительно повезло. Пепита с завидным философским спокойствием переносила все то, что с ними происходило. А ведь, казалось бы, за месяцы, проведенные в этом не очень веселом американском «свадебном путешествии», она могла бы понять, что ее мужа преследуют хронические неудачи на всех фронтах, и бросить его. Но нет, Пепита оставалась единственным человеком, который был готов поддержать его в любой момент. Рейли не скрывал своего восхищения ею и не уставал об этом напоминать: «Единственное мне утешение — Ж. Ф., ее крепость духа не поддается описанию. Без нее я погиб бы. Можете себе представить, как я за нее страдаю».

«Мы оба… так страшно устали, я, к стыду моему, даже больше, чем она. Она бодрится, распевает шансоньетки на 5-ти языках и мечтает о том, как мы будем работать…»

«Ж. Ф. самое прямолинейное существо в мире. Любить так любить, ненавидеть так ненавидеть, решить так раз навсегда — и рассуждениям и копаниям уже больше нет места. Что значит не быть русским или полурусским».

«Бедная Ж. Ф. сидит дома и дома ходит без чулок, чтобы сохранить последние две пары — на случай какого-нибудь неотложного выхода. Весело? Не правда ли? Но все это глупости, и глупости то, что вчера мы сосчитали все наши капиталы и досчитались только до 2-х с чем-то долларов и долго затем хохотали».

«Ж. Ф. заложила последнее, и на это можем прожить еще одну неделю. А после этого, если ничего не подтвердится, хоть на улицу не выходи. Если я еще жив — так только благодаря неимоверной стойкости Ж. Ф. — она говорит, что здешнее хождение по мукам один из фазисов борьбы против “сволочей”. Вот и поймите! Эквадор и Россия…»

В каждом письме Савинкову Рейли передавал своему другу-соратнику поклоны и приветы от жены, уверяя, что она, так же как и он сам, очень скучает по Савинкову и многое могла бы отдать за то, чтобы просто провести вечер за беседой с ним. Хотя потом, когда Пепита выпустит свои воспоминания, она будет утверждать, что совсем не так тепло, как ее муж, относилась к Савинкову. Даже более того. Но об этом чуть позже.

К осени 1923 года Рейли в очередной раз был вынужден признать, что снова потерпел крах в своих бизнес-начинаниях. Проект по продаже «гумагсолена» фактически провалился. У него оставалась только надежда на победу в судебном процессе против компании «Болдуин Локомотив». 10 ноября он писал Савинкову: «Я перед собой ничего конкретного не вижу. Мои все виды, можно сказать, лопнули. Остается мой процесс. Он будет слушаться в январе… Выиграю — хотя бы в скромном масштабе — то успокою частично своих кредиторов, а остальное поделю с Вами. Будем жить, как и где придется (по возможности, ближе к России), и что-нибудь да накрутим. Если проиграю процесс и ничего другого тоже не будет — значит, крышка. Или приличный accident [78] Несчастный случай. или, если к тому времени еще останется достаточно сил и любви к жизни — поступлю на службу. Это тоже крышка, только уж слишком медленная и мучительная. Думаю, что на нее ни я, ни Ж. Ф. не способны. Жить для того, чтобы питаться, да иногда для развлечения замученных нервов сходить в кинематограф — без надежды, без цели, без работы — лучше accident. В тысячу раз лучше. Вот Вам все мои перспективы…