Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

Из дворян Саратовской губернии. В 1822 г. окончил московский университетский Благородный пансион и поступил на службу в московский архив министерства иностранных дел, где служили умственные сливки московской молодежи – Веневитинов, братья Киреевские, Мельгунов и другие («архивные юноши»). Был членом кружка Раича. Сошелся с Погодиным и состоял с ним в самой тесной дружбе до смерти. Сотрудничал в органе московских шеллингианцев «Московском вестнике», был ближайшим помощником редактора Погодина, печатал свои стихи, статьи, переводы. В 1829 г. уехал в Италию в качестве воспитателя сына княгини З. А. Волконской и пробыл там до 1832 г. За границей много и усидчиво изучал иностранную литературу, особенно итальянскую. С 1834 г. стал профессором Московского университета. Читал лекции по истории и теории поэзии, где проводил новые для того времени принципы сравнительно-исторического изучения поэзии. Впоследствии читал историю русской словесности, преимущественно древней. В сороковых годах оформился в ярого «славянофила» казенного пошиба. С. М. Соловьев вспоминает: «Шевырев богатое содержание умел превратить в ничто, изложение богатых материалов умел сделать нестерпимым для слушателей фразерством и бесталанным проведением известных воззрений. Тут-то услыхали мы бесконечные фразы о гниении Запада, о превосходстве Востока, русского православного мира. Однажды после подобной лекции Шевырева, окончившейся страшной трескотней в прославлении России, один студент-поляк подошел ко мне и спросил: «Не знаете ли, сколько Шевырев получает лишнего жалованья за такие лекции?» Так умел профессор сделать свои лекции казенными. По натуре это был добрый человек, не ленивый сделать добро, оказать услугу, готовый и трудиться много; но эти добрые качества заглушались страшною мелочностью, завистливостью, непомерным самолюбием и честолюбием и вместе способностью к лакейству; самой грубой лести было достаточно, чтобы вскружить ему голову и сделать его полезным орудием для всего; но стоило только немного затронуть его самолюбие, и этот добрый, мягкий человек становился зверем, готов был вас растерзать и действительно растерзывал, если жертва была слаба; но если выставляла сильный отпор, то Шевырев долго не выдерживал и являлся с братским христианским поцелуем».

Пушкин познакомился с Шевыревым в конце 1826 г., когда приехал в Москву из псковской ссылки. С большим одобрением относился к поэтическим произведениям Шевырева, например, стихотворение его «Мысль» находил «одним из замечательнейших стихотворений текущей словесности»; по поводу статей Шевырева в «Московском вестнике» писал Погодину: «…пора уму и знаниям вытеснить Булгарина и Федорова»; некоторые «опыты» Шевырева признавал достойными стать наряду с лучшими статьями английских «Обозрений». В веселые минуты, однако, не прочь был над ним посмеяться. Шевыряев был слаб на вино, и как немного охмелеет, то сейчас же растает и начинает говорить о любви, о согласии, братстве и о всякого рода сладостях; в молодости иногда у него это выходило хорошо. Однажды Пушкин, слушая пьяно-восторженные речи его о любви, воскликнул:

– Ах, Шевырев, зачем ты не всегда пьян!

«Шевырев, – рассказывает Н. С. Тихонравов, – с жадностью прислушивался к задушевным домашним импровизациям Пушкина о поэзии и искусстве, из них он хотел извлечь материалы для теории поэзии. «Беседы с Пушкиным о поэзии и русских песнях, – говорил Шевырев, – чтение Пушкиным этих песен принадлежит к числу тех плодотворных впечатлений, которые содействовали образованию моего вкуса и развитию во мне истинных понятий о поэзии».

Один из основателей славянофильства. Сын Авдотьи Петровны (по второму мужу) Елагиной. Вместе с матерью и братом владел 1500 душ. Служил в московском архиве иностранной коллегии («архивный юноша»), был последователем шеллинговой философии. В 1832 г. начал издавать журнал «Европеец», к которому привлек лучших тогдашних писателей. Пушкин, постоянно мечтавший о хорошем журнале в России, писал Языкову: «Поздравляю всю братью с рождением «Европейца». Готов с моей стороны служить вам чем угодно, прозой и стихами, по совести и против совести». Но журнал был запрещен на втором номере за статью Киреевского «XIX век». В статье провозглашалось всемирно-историческое будущее России, но непременным условием этого признавалось усвоение современного европейского романтического религиозного настроения и указывалось на отрешенность русского прошлого от общего хода всемирно-исторического развития вследствие недостатка у нас духовной античной культуры. Бенкендорф по поводу этой статьи писал министру народного просвещения князю Ливену: «Его величество изволил найти, что статья сия есть не что иное, как рассуждение о высшей политике, хотя в начале оной сочинитель и утверждает, что говорит не о политике, а о литературе. Но стоит обратить только некоторое внимание, чтобы видеть, что сочинитель, рассуждая будто бы о литературе, разумеет совсем иное; что под словом «просвещение» он понимает свободу, что «деятельность разума» означает у него революцию, а «искусно отысканная середина» не что иное, как конституция». Пушкин писал И. И. Дмитриеву: «Журнал «Европеец» запрещен вследствие доноса. Киреевский, добрый и скромный Киреевский представлен правительству сорванцом и якобинцем. Все здесь надеются, что он оправдается и что клевета будет изоблечена». Цензор, пропустивший статью, был подвергнут взысканию, и Киреевский признан «человеком неблагомыслящим и неблагонадежным».

Киреевский был человек исключительной душевной красоты, о нем с глубочайшим уважением отзывались даже такие идейные его враги, как Грановский и Герцен. Герцен рассказывает: «Киреевский, расстроивший свое состояние «Европейцем», уныло почил в пустыне московской жизни; ничего не представлялось вокруг, – он не вытерпел и уехал в деревню, затая в груди глубокую скорбь и тоску по деятельности. И этого человека, твердого и чистого, как сталь, разъела ржа страшного времени. Через десять лет он возвратился в Москву из своего отшельничества мистиком и православным».

Брат предыдущего, тоже славянофил. Выдающийся собиратель русских народных песен. Пушкин сам очень интересовался народными песнями, записывал их и собирался совместно с Соболевским издать сборник. Но, отвлеченный другими работами, отказался от издания, а записанные им песни в 1833 г. передал Киреевскому. В сороковых годах Киреевский показывал свое собрание песен Буслаеву и сказал: