Элисабет Осбринк - 1947. Год, в который все началось

Ходят слухи, упорные и тревожные, причем из таких надежных источников, что не иначе как правдивые: более 125 000 человек только в американской зоне Германии готовятся осуществить одно и то же — перебраться в Палестину, нелегально, по фальшивым документам.

Нынешнюю обстановку можно охарактеризовать как состояние воинственного мира.

Стоя под собственным портретом, американский миллионер и советник президента Бернард Барух произносит речь, написанную кем-то другим. Сегодня 16 апреля. Он требует от рабочих еще более интенсивного труда, требует сокращения забастовок и единства между профсоюзами и работодателями.

Миру необходимо обновиться и материально, и духовно, говорит Барух. Эта простая фраза достаточно расплывчата, чтобы вместить всю боязнь обновления, смешанную опять-таки со всею же надеждой, что обновление состоится, — слова, словно емкость с легковоспламеняющимся газом.

«Нам не стоит обманывать себя. Мы находимся в состоянии холодной войны. Наши враги — за рубежом и среди нас».

Американская пресса цитирует Баруха, расточает ему похвалы, вывод о холодной войне импонирует своей резкостью, и принимают это понятие так, будто оно прозвучало впервые. На самом деле оно заимствовано из эссе об атомной бомбе [27] Имеется в виду статья «Ты и атомная бомба». , написанного Джорджем Оруэллом еще в 1945 году. Слова Оруэлла схватывают современность, но уже через два года современность сбегает, вновь похитив эти слова.

Понятие «холодная война» распространяется еще шире, когда в скором времени журналист Уолтер Липпман выпускает книгу «Холодная война» [28] Липпман У . Холодная война. Исследование внешней политики США ( Walter Lippman . The Cold War. A Study in U. S. Foreign Policy). . Это подборка статей, резко критикующих внешнюю политику и антисоветскую стратегию президента Трумэна. Трещина в мире, которая стремительно расширяется, холодная война, на самом деле создана американской жаждой господства и некомпетентностью, констатирует Липпман.

Он не одинок. Целый ряд крупных американских политиков обвиняет США в том, что они заменяют империализм Великобритании на Ближнем Востоке своим собственным, рискуют начать войну с Советским Союзом, отказываются от важных дипломатических переговоров, неверно оценивают гражданскую войну в Греции, поддерживая там тоталитарные силы, и пугают американский народ.

В дневнике президента Трумэна не упомянут ни Липпман, ни его критика.

Девятнадцатого апреля Симона де Бовуар обедает с Марселем Дюшаном. А затем идет на вечеринку, устроенную в ее честь. Там присутствуют Ле Корбюзье, Курт Вайль и Чарли Чаплин.

Рафаэль Лемкин никогда не забудет тот день, когда услышал речь Уинстона Черчилля. Он выступал по радио, через два месяца после внезапного нападения Гитлера на Советский Союз в июне 1941 года, и говорил о том, что, собственно, происходило под прикрытием сказочно звучащего кодового наименования «операция „Барбаросса“».

«Агрессор… отвечает ужаснейшими жестокостями. По мере продвижения его армий целые районы были уничтожены. Германские полицейские подразделения тысячами — буквально тысячами — хладнокровно убивали русских патриотов, которые защищают свою родную землю. Никогда со времен нашествия монголов на Европу в XVI веке не бывало даже приблизительно столь масштабного, методичного, беспощадного истребления. <���…> Мы — свидетели преступления, которому нет названия».

Эти слова запали в память. Юрист, специалист по международному праву Рафаэль Лемкин бежал из оккупированной нацистами Польши, жил в эмиграции. Он размышлял о преступлении, которому нет названия. И решил дать ему имя.

В США Лемкин приехал за несколько месяцев до выступления Черчилля. Мало-помалу он приобрел известность, особенно благодаря книге «Правление государств „Оси“ в оккупированной Европе» ( Axis Rule in Occupied Europe ), опубликованной в ноябре 1944 года; в ней он анализирует преступление, которое назвал геноцидом, и дает ему определение.

После войны, получив работу в Пентагоне, Рафаэль Лемкин занимался проверкой официальных распоряжений нацистов и приказов, связанных с преследованием и убийством евреев в оккупированных странах. Но он хотел большего, хотел изменить мир.

Честно говоря, все это правда, но вместе с тем и ложь. Ни одну человеческую жизнь невозможно свести к единичным фразам. Фрагменты переписки Лемкина, его заметки и незаконченная автобиография позволяют увидеть и другие стороны личности Рафаэля Лемкина. Следы горечи и тоски по любви. Теплую, счастливую близость к матери, воспоминания о детстве, когда он обнимал березы и ездил верхом без седла, чувствовал глубокое единение со всем живым. Есть и глубокая незаживающая рана — от известия, что мать убита в Треблинке. Витают здесь и взаимоотношения с женщинами, стремящимися позаботиться о нем, и нежность, какую он пробуждает. Неясность вокруг его чувств. Куда ведет его страсть? Секреты, ненаписанные дневники. Добровольное одиночество, в которое он погружен, отчаяние, которым он дышит. И то, чем будет отмечен остаток его жизни: одержимость сделать геноцид международно признанным преступлением.

Чтобы приблизиться к власти, способной изменить мир, он связался с одним из судей Верховного суда США, Робертом Х. Джексоном. Послал ему статьи о своей работе и предложил взять в библиотеке Верховного суда свою книгу. Роберт Х. Джексон ее прочитал. И когда затем президент Трумэн назначил Джексона главным обвинителем на первом Нюрнбергском процессе, мысли и слова Лемкина просочились в эту работу.

Исподволь, но целенаправленно Рафаэль Лемкин приближался к центру круга юристов, работавших над подготовкой процесса. Требовались новые законы. Прежде не существовало преступлений, равных по жестокости и насилию тем, что произошли недавно. Возникли два новых международных преступления — преступление против человечности и преступление против мира.

Через Роберта Х. Джексона Лемкина приглашают участвовать в подготовительной работе, но, по сути, без должности как таковой. Он встречал друзей, но и недругов тоже. В списке участников рабочей группы его имя вписано карандашом, а не чернилами. Ему даже персонального телефона не выделили. Часть коллег считала его неотесанным, он-де шокировал окружающих, хвастаясь своей книгой. Тем не менее он оставил след. По его упорному настоянию в обвинительное заключение по делу Германа Геринга, Иоахима фон Риббентропа, Ханса Франка и других нацистских лидеров включили понятие геноцида. И на слушаниях Международного военного трибунала, первого большого процесса в Нюрнберге, в зале суда впервые прозвучало слово геноцид . Британский обвинитель даже прямо процитировал книгу Лемкина в ходе одного из допросов.