Марта Петерсон - Вдова-шпионка. Как работа в ЦРУ привела меня из джунглей Лаоса в московскую тюрьму

В день обмена мы провели обычное совещание, чтобы обговорить мой маршрут, место парковки, график операции и сигнал о ее успешном завершении. Хотя мы говорили об этом и на прошлых совещаниях, я не на шутку волновалась. Мне предстояло доставить самый важный пакет, который Тригон когда-либо получал.

Нил тщательно упаковал тайник в большом полене, удостоверившись, что содержимое надежно защищено от поломок. Мы понимали, что Нил проявляет особую осторожность из-за ручки с ядом. Он хотел обеспечить безопасность хрупкого резервуара, чтобы тот не разбился в процессе доставки пакета. В послании, записанном на везикулярную пленку, мы велели Тригону хранить эту ручку в безопасном месте и выражали уверенность в том, что он сумеет адекватно оценить ситуацию.

В пакет также поместили идентичную крупную ручку с миниатюрным фотоаппаратом. Мы сказали Тригону пользоваться ею на работе, вместо того чтобы носить документы домой и снимать их на 35-миллиметровую камеру. Нил положил в пакет двадцать дополнительных кассет миниатюрной пленки. На каждую кассету можно было снять 120 страниц, по одной странице документа на кадр. Любопытно, что техники из штаб-квартиры сделали обе ручки таким образом, чтобы ими можно было пользоваться по назначению. Если фотоаппарат еще можно было разглядеть при ближайшем рассмотрении, то ручка с ядом казалась совершенно обычной.

Нил добавил в пакет большую пачку рублевых купюр мелкого достоинства, украшения с изумрудами, одноразовые блокноты и везикулярную пленку с посланием к Тригону, в котором мы выражали свою радость по поводу того, что с ним все в порядке, и благодарили его за доставку прошлого пакета. Мы сообщали ему, что в штаб-квартире очень довольны предоставленными им документами. Хотя мы обсуждали возможность составления более точных инструкций относительно того, какая информация наиболее ценна для штаб-квартиры, мы решили не включать их в пакет, чтобы не раскрывать, к чему имеет доступ Тригон. Если бы пакет забрал кто-то другой — в худшем случае офицер КГБ, — такие инструкции могли привести к разоблачению Тригона. В штаб-квартире нам сказали, что с учетом уровня его доступа интерес представляют любые документы, которые он фотографирует на работе.

Наконец, Нил включил в пакет предупреждающую записку, которую обмотал вокруг содержимого тайника. В ней по-русски говорилось: “Если вы случайно нашли это полено и открыли его, не смотрите, что внутри. Возьмите деньги и выбросьте полено в реку вместе с содержимым, потому что, обладая им, вы окажетесь в смертельной опасности”. Мы хотели дать несчастному русскому обывателю шанс избавиться от полена, если бы он вдруг нашел его и попытался определить, кому оно предназначается и что лежит внутри.

Когда Нил заклеил крышку фрагментами коры, полено стало выглядеть весьма реалистичным. Ни взглянув на него, ни взвесив его, никто бы не понял, что это фальшивка. Лишь Тригон, увидев его у столба, мог догадаться, что оно адресовано именно ему. В отличие от прошлой сигаретной пачки, оно не входило в мою сумочку. Мне не хотелось нести его в пластиковом пакете, потому что пакет могли обыскать, хотя на улице такое происходило редко. Я решила засунуть его за ремень и спрятать под пальто, придерживая рукой. Мне хотелось чувствовать его возле своего тела.

В 18:00 я, как обычно, ушла с работы, приехала домой и помахала милиционеру, стоявшему у ворот. Я надела уличную одежду, включая весеннюю куртку, которая доходила мне до середины бедра и была довольно мешковатой, что позволяло мне без труда засунуть полено за пояс, не привлекая к нему внимания. В сумочку я положила водительские права и несколько монет, чтобы оплатить проезд в метро и при необходимости совершить экстренный звонок из таксофона. Если бы у меня возникли проблемы с машиной, которые помешали бы мне вовремя приехать в бар, чтобы подать сигнал об успешном завершении операции, я должна была бы позвонить Нилу и сказать что-нибудь не относящееся к делу и не вызывающее подозрений.

Я вышла из дома и поехала по улице Вавилова на двухчасовую автомобильную прогулку с целью обнаружения слежки. В конце концов я пришла к выводу, что за мной не следят. Порой, когда за мной пристраивалась машина, я начинала сомневаться в этом, думая, что просто не понимаю, как может выглядеть группа наружного наблюдения. Но затем машина уходила в сторону, а я делала еще несколько поворотов и оставалась одна на узких улицах в запутанном лабиринте дорог.

Катаясь по Москве перед операцией, я никогда не теряла бдительности. Оставаясь настороже, я внимательно проверяла боковые улицы и прослушивала частоту, на которой вели переговоры группы наблюдения КГБ, но редко слышала даже слабый сигнал. Наконец пришло время оставить машину и спуститься в метро. Я боялась попутчиков, ведь никогда нельзя было сказать наверняка, что мужчина напротив не едет домой, отработав смену в группе наружного наблюдения. Вдруг что-то во мне покажется ему подозрительным? Вдруг он вспомнит мое лицо из книги с фотографиями американцев? Даже стараясь сливаться с толпой, я не забывала об осторожности. Но тем вечером я уверенно вышла из метро и оказалась на улице одна.

Вечер был светлым — это было 21 июня, день летнего солнцестояния, самый длинный день в году. Я пошла по Кутузовскому проспекту, прикидывая, сколько времени мне понадобится, чтобы дойти до нужного места и доставить пакет до 21:00. Хотя солнце еще не зашло, я радостно заметила, что тропинка к парку лежит в тени. Тропинка тянулась в паре метров от дороги под сенью деревьев с крупными листьями. Хотя темнота служила мне укрытием, я не могла понять, есть ли в парке кто-нибудь еще. Было тихо: я не слышала ни шума улицы, ни шагов. Похоже, рядом никто не гулял.

Оставаясь в тени, я вытащила полено из-под куртки и сунула под мышку, расположив его вертикально, чтобы прикрыть рукой. Вернувшись на тротуар, я позволила полену выскользнуть и упасть у фонарного столба. После этого я вышла из парка тем же путем, которым в него зашла. Понимая, что не могу вернуться на место раньше, чем через полтора часа, я перешла на другую сторону улицы и углубилась в лабиринт высоких жилых домов.

Пока я гуляла, у меня было время подумать, какой пакет я только что доставила Тригону. Полено хранило тепло моего тела, и это был единственный личный контакт Тригона с нашей организацией. Я гадала, как он живет, идя на такие серьезные риски для сотрудничества с нами. Должно быть, он чувствовал себя одиноким. Он один противостоял могучей системе. В Боготе он хотя бы общался с оперативниками, встречаясь с ними на конспиративной квартире. Но здесь ему не с кем было поделиться своими страхами, надеждами и мечтами о будущем. Ему оставалось лишь цепляться за наши сдержанные послания, в которых мы выражали ему свою благодарность и хвалили его за успешную работу. Мы не могли установить с ним личный контакт, чтобы он не отступился от своей опасной миссии.