Максим Баженов - Мой учитель Филби

Помню, гуляем мы с женой вечером по берегу Черного моря, и я ей говорю:

– Представляешь, а вдруг там, «темноте, Олежка на лодочке в Турцию гребет?

Оказалось, что это предположение было недалеко от истины.

За несколько дней до окончания отпуска, где-то в конце августа, начальник нашего ведомственного санатория вызывал меня к аппарату оперативной связи, расположенному в его кабинете.

Близкий друг и соратник по Лондону Володя Белов взволнованно сообщил мне:

– Макс, тебя срочно вызывают в Москву. Все объяснения на месте.

В центре от напряжения хоть топор вешай. Заместитель начальника отдела нервно проговорил, что Гордиевский сперва исчез, а затем проявился на стороне англичан. Теперь ожидаются самые крупные неприятности, какие только можно себе представить. Моя командировка прекращена, о возвращении в Лондон не может быть и речи.

Почему? Нельзя, мол, подвергать тебя риску. Ведь ты поддерживаешь связь с пятью ценными агентами.

Две следующие недели были, вероятно, одним из самых тяжелых и мрачных периодов в моей жизни. Конечно, еще в Лондоне мы с женой ощущали, что может случиться какая-то беда, даже подготовились к ней, на случай внезапной эвакуации вещи в квартире разложили на три кучки: наше личное, хозяйское и корпунктовское. Но тут нагрянуло настоящее смятение от головокружительного изменения всех жизненных планов, усиливавшееся гробовой атмосферой в родном отделе. Кроме того, надо было решать бытовые проблемы и в первую очередь срочно устраивать ребенка в школу всего за несколько дней до 1 сентября.

Тяжелее всею было смириться с гем, что тебя предали. Даже не знаю, с чем это ощущение сравнить. Может быть, с потерей близкого человека, когда еще долго строишь иллюзии и отказываешься верить, что происшедшее необратимо, а потеря невосполнима. Рана от предательства со временем зарастает, но остается в душе навсегда. Ты уже на всю жизнь отличаешься от тех людей, которых никто никогда не предавал.

В один из таких невеселых дней, 12 сентября 1985 года, я сидел в своем ясеневском кабинете и думал о том, что же мне делать дальше.

Ответ на мои размышления ворвался в кабинет в облике приятеля из информационного подразделения, занимавшегося английской тематикой.

– Максим, только что пришла телеграмма о высылке большой группы советских представителей. Ты среди них.

Он только успел выпалить эти слова, как пронзительно зазвонил аппарат прямой связи с начальником отдела:

– Немедленно ко мне!

Я ворвался в кабинет Николая Петровича Груздева и увидел, как ему плохо жить на свете в эту минуту. Еще бы! Он являлся одним из ближайших друзей Гордиевскою, усерднее других продвигал его на должность резидента. На него в первую очередь падет ответственность как за предательство, так и за бегство Олега. За последнее – особенно.

Полное смятение первых мгновений несчастья, беспомощность. Нет, лучше не буду описывать тот момент и часы, последовавшие за ним, пока и наш начальник, и мы все не пришли в чувства.

Через пару дней мы всем отделом поехали в Шереметьево встречать спецрейс с выдворенными товарищами и нашим барахлом и в аэропорту разделились на две группы. Одна помогала развозить по домам чемоданы изгнанников, вернувшихся домой. Вторая, куда назначили и меня, повезла багаж Гордиевского на ночевку в Ясенево.

Там над ним до утра колдовали специалисты из оперативно-техническою отдела. Они искали микроточки и прочие доказательства шпионской деятельности владельца этих вещей, однако, по слухам, нашли всего пару порнографических журналов, которые впоследствии фигурировали в качестве обвинения Олега в моральной развращенности.

Утром мы отвезли багаж на квартиру Гордиевского, где встретили одинокую, совершенно подавленную Лилю. Ни она, ни мы не знали, о чем говорить, точно как на похоронах.

Потом были беседы с представителями внешней контрразведки и даже вызов на допрос к следователю в Лефортово. Меня поразила абсолютная формальность этих процедур. Контрразведчик задавал мне какие-то дурацкие общие вопросы, которые не имели никакого отношения к выяснению сути предательства и его мотивов. А ведь и я, и другие сотрудники резидентуры могли бы рассказать ему много интересного и важного.

У меня создавалось впечатление, что все заранее предопределено.

Гордиевский – предатель чуть ли не с детского сада. Никто из нынешних начальников не несет ответственности за факт его вербовки англичанами.

В Лефортово я провел ровно полдня в обществе добродушного пожилого следователя. Он беспрестанно дымил «Беломором», задавал мне какие-то казенные вопросы и старательно, подолгу записывал ответы самой что ни на есть дешевой шариковой ручкой. Только раз в его общении со мной промелькнуло нечто вроде юмора.

Узнав, что я возвращался на теплоходе по Балтике в таких-то числах в конце июля, он улыбнулся и спросил:

– Ну и что? По дороге вы его не встретили?

Такое вот было расследование предательства века! Позже один высокопоставленный генерал, лично ответственный за принятие решения о направлении Горд невского в Лондон, с удовольствием показывал прямо в коридорах Ясенево, как пережил эту неприятную историю.

Он распахивал пиджак, тыкал руками под него и приговаривал:

– Вот здесь пуля прошла и здесь, а сам жив!

Его подъем по карьерной лестнице в разведке и затем в центральном аппарате КГБ продолжался вплоть до путча 1991 года.

Серьезно пострадал только Груздев. Его отстранили от руководства Третьим отделом и отправили в ссылку в неоперативное подразделение разведки. До последнего момента своего пребывания в прежней должности Николай Петрович надеялся на какое-нибудь чудо. Однажды осенью 1985-го я пришел к нему отпроситься на промышленную выставку с участием англичан, куда меня пригласили, что называется, по старой памяти как корреспондента газеты, обеспечивавшей мне крышу.

Груздев необычайно оживился.

– Обязательно иди. Это не случайность. Вполне возможно, что тебе передадут какое-нибудь послание от Олега, – заявил он.

Впоследствии Николай Петрович зарекомендовал себя стойким бойцом, сумевшим не только выбраться из опалы, но и упрочить свои позиции в разведке, но тогда мне было искренне жаль его.

Впрочем, наваждения на грани умопомешательства посещали тогда не одного начальника английского отдела. Оперативный работник, близко знавший Гордиевского по датской командировке, пришел как-то к руководству ПГУ со следующим планом. Он предложил забросить его в Афганистан. Там этот тип перебежит к талибам, они переправят его к англичанам, где он, естественно, встретится с Гордиевским и убьет его!

Мы, сотрудники английского направления знаменитого Третьего отдела, оказались на пепелище. Лондонская точка была уничтожена до основания. Практически весь доступный кадровый резерв не имел никаких шансов получить британскую визу. Гордиевский наверняка сдал этих людей.