Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Тем летом я сняла домик в районе бывшей усадьбы Измалково, приблизительно в получасе ходьбы до Бориной дачи в Переделкино. Он не мог постоянно со мной жить, но, несмотря на это, я хотела иметь свою собственную базу, свой дом, в котором могла бы начать новую жизнь.

Дети спали в доме, а я обосновалась на застекленной веранде. Мама осталась в столице, заявив, что за городом, конечно, хорошо, но во всем надо знать меру.

Я обожала тот маленький домик.

Рядом с крыльцом на поверхность выходили толстые корни тополей, создавая как бы ступеньки перед ступеньками. Веранда была залита светом, и, лежа в кровати, я могла видеть, как Боря по тропинке подходит к дому.

Когда он увидел дом в первый раз, то сказал, что на стеклянной веранде нас видно, как в аквариуме. Позже в тот же день я поехала в город и купила синей ткани. Весь вечер я шила занавески, которыми закрыла застекленные окна веранды.

Лето выдалось жарким. Каждый день были грозы, и вдоль тропинки выросли кусты розовых и красных диких роз. Днем на веранде становилось душно. Я открывала все окна, но легче от этого не становилось. Мы с Борей потели под простыней, и я шутила о том, что на веранде можно выращивать тропические фрукты: манго и бананы. Боря не смеялся над моими шутками. Ему на веранде совсем не нравилось.

Мите очень понравилось деревенская жизнь. Целыми днями он пропадал в лесу и приносил домой камни, растения и лягушек. Своих лягушек он поселил в жестяном ведре, в которое сперва положил камни, траву и поставил емкость с водой. Он раскрасил лицо глиной, смастерил лук со стрелами и играл в Робин Гуда.

Ира не играла с братом. Она была старше, и жизнь на даче ей не особо нравилась. Она жаловалась на то, что чувствует себя взаперти в маленьком доме и скучает по московским друзьям.

– Здесь даже мороженого негде купить, – говорила она. Когда я сделала ей пломбир с мятой из Бориного сада, она даже не стала его есть.

– Отвратительный вкус, – попробовав, сказала она. – Пусть это ест твой ухажер.

Я возмутилась по поводу того, как она назвала Борю, и Ира встала из-за стола и ушла. Когда она не вернулась домой к вечеру, я пошла на станцию. Ира в полном одиночестве сидела на скамейке. Станционный смотритель подметал перрон.

– Я хотела поехать домой, – объяснила Ира, – но у меня нет денег.

– Наш дом здесь. Ты живешь со мной и Митей.

– И с Борисом.

– И с ним.

– Пока.

Я не успела ей ответить, как Ира встала и двинулась в сторону дома. Я осталась сидеть на скамейке и смотрела, как подметают перрон.

Лето подходило к концу, и дети должны были возвращаться в город перед началом учебного года.

Боря переживал, думая, что я уеду вместе с детьми.

– Я снова останусь один, – жаловался он почти со слезами на глазах. Мне нравилось то, что он переживает, и я хотела, чтобы он расплакался. И когда он действительно заплакал, я почувствовала свою власть над ним. Мне понравилось это чувство, и в течение нескольких недель я не говорила ему о том, что решила остаться, что означало, что я буду видеться с детьми только по выходным. Я уже давно приняла решение о том, что останусь, мне просто хотелось, чтобы он умолял меня об этом.

Ира собрала свои вещи за два дня до отъезда, а Митя начал собираться за час до отправления электрички. Я складывала его вещи в чемодан, а он упорно их вынимал.

– Митя, перестань, – сказала я.

– А где твой чемодан? – спросил он.

– Ты едешь в Москву. Ты об этом знаешь?

– Но ты же говорила, что это – наш дом.

– Здесь нет школы. Ты разве не хочешь увидеть одноклассников? По бабушке не соскучился?

– А где твой чемодан? – упорствовал Митя, и на его глазах появились слезы.

Я поцеловала его в лоб и сказала, что он может взять в Москву свою лягушку по прозвищу Эрик (это была единственная лягушка, которая выжила в ведре), если, конечно, он обещает о ней заботиться.

Дети уехали, а я осталась в доме до поздней осени. Это был летний дом, в котором нельзя было зимовать. Боря настоял на переезде в другой дом, что я и сделала. Этот дом был еще ближе к его даче, чем предыдущий. Мы называли его «маленьким домом», а его дачу – «большим домом».

Я с удовольствием занялась благоустройством дома, повесила занавески и постелила толстые красные ковры. Большую часть моих книг конфисковали, и они гнили где-то на складах конфиската на Лубянке. Боря купил мне книг и даже смастерил книжные полки.

Когда все было готово, я с гордостью провела его по дому, показывая нашу кровать, наш стол и наши полки.

– Весной разобьём наш огород, – сказала я.

Не буду утверждать, что мне было легко забыть московскую жизнь, детей и мать, а также обязательства относительно моей семьи. Однажды я услышала, что Митя назвал свою бабушку мамой, но в тот момент я почувствовала не угрызения совести, а облегчение.

Зима прошла прекрасно. В доме собирались друзья, и Борис начал читать отрывки из «Доктора Живаго». Каждое воскресенье из Москвы приезжали Митя с Ирой, а также наши друзья. Мы обедали, и я чувствовала себя хозяйкой этого дома.

Роман был практически закончен. Боря писал быстро, с такой же стремительной скоростью, с которой работал сразу после того, как в меня влюбился. Он писал по утрам в Переделкино, после чего шел в маленький дом. Я помогала ему с редактурой и перепечатывала рукописный текст.

Казалось, что Живаго всегда был рядом с Борей, особенно под конец работы над романом.

О чем бы мы ни говорили – о том, как понравился ему ужин, почему погибли посаженные им кабачки, – он всегда переводил разговор на свой роман. Иногда Лара и Юрий ему снились.

– Они снились мне живыми, – говорил Борис, – или словно они жили, и их души со мной общаются.

Он постоянно думал о Ларе и Юрии, а я – о большом доме. Боря писал в этом доме. Он там работал. Он там спал. Жена готовила ему еду и штопала носки. Она смотрела там телевизор. Когда по вечерам Бори не было, она играла в карты с соседями. Зинаида выхаживала Борю, когда он болел, когда у него была головная боль, расстроенный желудок или проблемы с сердцем.

Она заходила в его кабинет для того, чтобы убраться, никогда не отрывала Борю от работы и создала ему идеальные условия для творчества. Хотя он мне этого не говорил напрямую, я думаю, что именно поэтому он и оставался с ней. В то время я убеждала себя в том, что он продолжает жить с ней из-за того, что хочет закончить роман.

Я часто думала о том, спит ли он с ней. Мне казалось, что он этого не делает, но тем не менее мысль о том, что это возможно, отравляла мне жизнь. Как он мог заниматься с ней сексом? Как это могло бы выглядеть со стороны? Я представляла, как его худая грудь упирается в ее обвисшие груди. Как он гладит ладонью складки на ее животе. Как приподнимает ее грудь туда, где она много лет назад находилась. Где-то в душе мне хотелось бы, чтобы это было именно так. Это было бы доказательством того, что я буду ему желанной, когда и сама состарюсь. Однажды я спросила его, спит ли он со своей женой. Боря заверил меня, что спал с ней в последний раз много лет назад.