Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Я велела себе излучать уверенность, как человек из хорошо обеспеченной семьи.

Я должна была стать той, кого изображаю, то есть Нэнси. Вцепившись в Chanel, как в талисман, я прошла мимо коридорных в их фесках с кистями, заселяющихся молодоженов, сидящих вокруг столиков бизнесменов, что-то обсуждающих между собой, умопомрачительной брюнетки, ожидающей, пока один из этих бизнесменов уведет ее в номер, а также высоких растений в кадках, стоящих вдоль зеркальных стен. Я прошла через лобби и уверенной походкой зашла в Town & Country, словно человек, которого бармен заведения знал по имени.

Я-то знала имя бармена. Его звали Грегори. А вот и он сам: преждевременная седина, белая рубашка и черная бабочка. Стоит и делает коктейль Gibson.

В баре было довольно пусто. Как мне и говорили, второй от стены стул у стойки был свободным.

– Что будете пить? – спросил меня Грегори. Бейджик на его груди подтверждал, что его действительно зовут Грегори.

– Джин мартини, – ответила я, – три оливки и одну из этих маленьких красных шпажек.

«Маленькая красная шпажка»? Это еще зачем? Я сделала себе замечание за то, что отошла от сценария.

Передо мной стояла тонкая стеклянная ваза с белой розой. Я взяла ее, повернула пальцами влево, понюхала и поставила обратно в вазу. Все, как меня инструктировали. Потом повесила сумочку Chanel на спинку своего стула с левой стороны от себя. И стала ждать.

Сидевший слева от меня мужчина даже не посмотрел в мою сторону. Он внимательно читал спортивный раздел газеты Post. Внешне он ничем не отличался от других находящихся в отеле мужчин – бизнесмен или адвокат, приехавший по делам на день в Вашингтон из Чикаго или Нью-Йорка. Его можно было бы описать одним словом – «незаметный», и я надеялась на то, что и он меня опишет этим прилагательным.

Грегори поставил передо мной коктейль на белую салфетку с логотипом Mayflower. Я сделала глоток.

– Чертовски хороший мартини, – сказала я. На самом деле я ненавидела мартини.

Мне говорили, что мужчина должен незаметно положить конверт в мою сумочку, и если я не замечу, как он это сделает, то он выполнит свое задание безупречно.

Мужчина закрыл газету, допил свой виски, бросил на стойку доллар и ушел.

Я просидела за своим коктейлем еще пятнадцать минут, после чего сказала Грегори, что хочу расплатиться.

Я протянула руку к сумочке Chanel, в душе предполагая, что должна заметить конверт, а также думая о том, все ли сделала правильно и не совершила ли ошибки. Может, сидевший рядом со мной мужчина просто читал спортивный раздел. Я сдержалась и не стала искать конверт в сумочке, а вышла из Town & Country, прошла мимо растений в кадках, мужчины с обалденной брюнеткой, ждущих лифта, заселяющихся пенсионеров около стойки ресепшен и коридорных в фесках с кисточками.

Я вышла на Коннектикут размеренным шагом. Старалась не волноваться, не ускорять шаг и тем более не переходить на бег из-за избытка адреналина. Дошла до Р-стрит и посмотрела на часы, которые вместе с сумочкой Chanel дала мне Леди Элгин.

Спустя считаные секунды подъехал автобус № 15. Я села на предпоследний ряд перед мужчиной, у которого на коленях лежал зеленый зонт. В то время, когда автобус проезжал мимо двух каменных львов, стоящих в начале Тафт-бридж, сидевший сзади мужчина дотронулся пальцами до моего плеча и спросил, который час. Я ответила: «Девять пятнадцать», хотя время было совсем другое. Он поблагодарил меня. После этого я поставила сумку Chanel на пол и каблуком оттолкнула ее за себя, в сторону этого мужчины.

Я вышла на остановке Вудли Парк и пошла в сторону зоопарка. Стоя на красном светофоре, я подняла руку и посмотрела, как снежинки падают на мою перчатку и превращаются в капельки воды. И я подумала: «Каково это, иметь тайну?» Я почувствовала прилив адреналина и мысленно согласилась с Тедди Холмсом, сказавшим, что я могу «подсесть» на такую работу. Я уже на нее «подсела».

Я подавала документы в организацию на позицию машинистки, но мне дали другую работу. Увидели ли во мне то, о чем я и сама не догадывалась, что имею? Или просто обратили внимание на мое прошлое, смерть моего отца и поняли, что я буду делать то, что мне скажут.

Позже мне говорили о том, что злость является причиной преданности Агентству в гораздо большей степени, чем патриотизм.

Что бы они там во мне ни увидели, первые месяцы работы в Агентстве мне казалось, что они выбрали не ту кандидатуру, которую следовало бы.

Но проверка, которую я прошла в отеле Mayflower, показала, что это не так. Впервые в жизни я почувствовала, что у меня появилась не просто работа, а цель. В тот вечер я открыла и почувствовала в себе силу, о наличии которой раньше и не подозревала. Я поняла, что у меня есть все для того, чтобы быть курьером.

Днем на работе я записывала то, что мне диктовали, или стенографировала встречи. Я молчала и печатала. Я сознательно старалась не запоминать информацию, которая проходила через меня. «Представь себе, что информация проходит через тебя, выходит через кончики твоих пальцев на бумагу и навсегда исчезает из твоей головы, – советовала мне Норма в первый и единственный день моего обучения. – В одно ухо влетает, из другого вылетает, понимаешь?» Все машинистки говорили одно и то же: «Не запоминай то, что печатаешь. Так тебе будет проще, и ты будешь работать гораздо быстрее. Ты имеешь дело с секретной информацией, так что даже если ты ее и запомнила, то лучше делать вид, что этого не произошло».

Неофициальным девизом пула машинисток были слова: «Быстрые пальцы не выдают секретов». Правда, я до конца не была уверена в том, что сами машинистки следуют этому правилу. Уже в первые недели работы у меня сложилось ощущение того, что мои коллеги по отделу знают про всех все, что только можно знать.

Знали ли они все и про меня? Догадывались ли о том, что у меня есть и другие задания, кроме непосредственных обязанностей машинисток нашего отдела? Были ли они в курсе того, что я получала дополнительные пятьдесят долларов к каждой зарплате? На какие мысли наводило их то, что я печатаю медленней, чем они? И замечали ли они, что я выпиваю на две чашки кофе больше, чем они, и у меня синяки под глазами?

Вот мама точно обратила внимание на мое состояние. Она заварила ромашки, заморозила отвар в контейнере для льда и клала кубики льда мне на веки. Мама считала, что я встречаюсь с каким-то мужчиной, и просила меня привести его домой, чтобы потом не опозорить ее перед всеми соседями.

Но что думали обо мне мои коллеги-машинистки?

Может быть, именно поэтому я не чувствовала, что меня приняли в их компанию? Конечно, все они вели себя очень вежливо, говорили мне по утрам «Привет», а вечером в пятницу «Хороших выходных». Но у меня не было ощущения того, что я стала частью их сплоченного коллектива. Я хотела стать частью их группы, но при этом не хотела выглядеть так, как будто я всеми силами стремлюсь к этому. Можно было бы предположить, что подобные проблемы социализации и дружбы возникают только в школе и колледже, но это не так, каждый из нас сталкивается с ними в любом возрасте.