Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Поликарпов повернулся ко мне.

– Вся эта история, которую он начал, пока еще не закончилась.

– Он отказался от Нобелевской премии. Он оказался от романа. Попросил прощения. Что еще вам надо? Эта история отняла у него годы жизни. Он стал стариком. Я иногда с трудом его узнаю… – я остановилась, потому что поняла, что сказала лишнего.

Он отвернулся от меня.

– Мы благодарны вам за помощь с подписанием письма. Мы этого не забудем.

– Это письмо Бориса, а не мое.

– Мой друг Исидор Грингольц – я думаю, что вам знакомо это имя, – сообщил мне, что именно вы написали большую часть текста письма. Кстати, Грингольцу я тоже премного благодарен.

Ну, конечно! Этот Грингольц оказался засланным казачком.

Как же я это вовремя не поняла?!

– Сейчас мы надеемся на то, что с вашей помощью закончим это дело, – произнес Поликарпов.

Окна большого дома были темными, за исключением света в окнах в кабинете Бориса. Машина остановилась, и я увидела силуэт подошедшего к окну Бори. Свет в кабинете погас и включился на первом этаже. Мне хотелось пойти за ним, но я не решалась выйти из машины. На первом этаже я увидела второй сгорбленный и низкорослый силуэт. Это была Зинаида. Она не позволит мне даже встать на крыльце их дома.

Наконец вышел Боря в пальто и шапке. На его лице блуждала улыбка, словно он собирался в отпуск. Водитель вышел из машины и открыл ему дверь. Увидев меня на заднем сиденье, он совершенно не удивился и не выказал волнения, когда Поликарпов сообщил ему, что его везут на встречу с Хрущевым. Единственным, что его волновало, было то, что он в штанах, не подобающих такому торжественному случаю.

– Может, мне пойти переодеться? – спросил он, когда машина уже тронулась с места.

Поликарпов разразился смехом. Боря тоже начал истерично смеяться. Его совершенно необоснованный смех рассердил меня, и я осуждающе на него посмотрела. Боря сделал вид, что не заметил моей реакции, от чего я рассердилась еще больше. Мы остановились на светофоре, и мне захотелось выйти из автомобиля и оставить их самих расхлебывать кашу, которую они заварили.

Машина остановилась у пятого подъезда здания ЦК, и вслед за Поликарповым мы вошли внутрь. Борю остановил охранник.

– Документы.

– Единственный документ, который у меня был, это членский билет Союза писателей, но его у меня отняли, – ответил Боря. – Так что у меня нет документов. И что еще хуже – у меня нет приличных штанов.

Охранник – молодой парень с толстыми губами и веснушками на лице – не стал больше ничего выяснять и махнул рукой, чтобы Боря проходил.

Поликарпов оставил нас в небольшой приемной и на целый час исчез. Боря прикоснулся пальцем к золотому браслету на моей руке. Этот браслет он подарил мне на Новый год три года назад.

– Зачем ты это надела? – спросил он и заложил за ухо выбившуюся прядь моих волос. – И сережки с жемчугом? И губная помада? Все это создает неправильное впечатление.

Я открыла сумочку, но вместо того, чтобы снять драгоценности и убрать помаду, достала бутылочку валерьянки и выпила, чтобы успокоить нервы.

Наконец секретарь назвала Борину фамилию, и мы встали.

– Ваше присутствие не потребуется, – сказала мне секретарша. Я проигнорировала эти слова, взяла Борю под руку, и мы двинулись по длинному коридору к кабинету, в котором нас ждал Поликарпов. Войдя в кабинет, мы почувствовали сильный запах одеколона. Поликарпов принял душ, побрился и надел новый костюм. Вел он себя так, будто мы сильно опоздали и заставили его ждать. Такое поведение – стандартная тактика запугивания. Как оказалось, мы не будем встречаться с Хрущевым. Поликарпов откашлялся и приготовился произнести речь.

– Вам разрешают остаться на родине, Борис Леонидович, – начал он.

– Зачем тогда нас притащили сюда и заставили ждать, когда можно было сообщить об этом несколько часов назад?

Он не ответил на мой вопрос и поднял вверх палец.

– Это далеко не все, – Поликарпов показал на два стула. – Садитесь.

Я услышала, как Боря скрипнул своими сделанными на заказ зубами.

– Больше ничего я слышать не желаю! – воскликнул он. Наконец-то в его голосе я услышала злость. Боря решил постоять за себя и отстаивать свои права.

– Борис Леонидович, вы причинили согражданам много боли и вызвали волну негодования. Вы не имеете права им указывать, а они имеют право высказывать свое мнение, и я не могу их остановить. Завтра в «Литературной газете» будет статья, в которой некоторые из наших сограждан выскажут свое мнение о том, что вы сделали, и мы не можем эту статью остановить.

До того, как вам разрешат остаться, вы должны будете публично раскаяться в содеянном, написав открытое письмо.

– У вас нет ни стыда ни совести, – ответил Боря на повышенных тонах.

– Перестаньте, – произнес Поликарпов, снова показывая на стулья. – Присядьте и поговорим, как джентльмены.

– Здесь только один джентльмен, – сказала я.

Поликарпов рассмеялся.

– Даже жена великого поэта со мной согласна.

– Я не сяду, – ответил Боря. – Эта встреча закончена. Вы говорите о людях. А что вы о них знаете?

– Послушайте, Борис Леонидович, вся эта история уже почти закончена. У вас есть возможность помириться со мной и с народом. Я пригласил вас сюда для того, чтобы сообщить о том, что если вы согласитесь с нами сотрудничать, то все очень скоро закончится, – Поликарпов вышел из-за стола, встал между Борей и мной и похлопал Бориса по плечу, как послушного мальчика. – Бог ты мой, старина. Какие проблемы вы сами себе создали!

Боря движением плеча стряхнул ладонь Поликарпова.

– Я – не ваш подчиненный и не заблудшая овца, которую надо направить на правильный путь.

– Не я предал свою родину, воткнув ей нож в спину.

– Каждое написанное мною слово – правда. Мне нечего стыдиться.

– Ваша правда – это не наша правда. Я просто стараюсь вам помочь.

Боря двинулся к двери.

– Остановите его, Ольга Всеволодовна! – воскликнул Поликарпов. Его браваду как ветром сдуло, и на лице появилось выражение отчаяния. Мне стало ясно, что ему приказали тихо положить конец этой истории, но тот сначала хотел поиздеваться над нами.

– Сперва вы должны извиниться за свои слова, – сказала я.

– Я приношу извинения, – сказал Поликарпов. – Пожалуйста.

– Закончите все это сейчас, – произнес Боря, стоя в дверях. – Я вас прошу.

На следующий день в «Литературной газете» под общим заголовком «Советские люди осуждают поведение Б. Пастернака» были напечатаны двадцать два письма «простых» русских людей. Мнения авторов писем поддерживали официальную линию партии. Строитель из Ленинграда писал о том, что никогда в жизни не слышал о Пастернаке и сейчас тоже не хочет о нем слышать. Работающая в текстильной промышленности жительница Томска писала о том, что Пастернак продался капиталистам, получает деньги от шпионов и стал богатым человеком.