Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

В тот день на могиле читали его стихи, произносили речи и молитвы. Я смотрела в открытый гроб, в который положили самые разные цветы: от сирени до яблоневого цвета. Из задних рядов какой-то молодой человек начал цитировать последнее четверостишие из Бориного стихотворения «Гамлет»:

На последней строке к нему присоединились и остальные. Потом какой-то человек официальным тоном громко объявил, что похороны закончены. «Не надо никаких демонстраций», – сказал он и приказал закрыть гроб. Я оттолкнула стоявших впереди меня людей, прорвалась к гробу и в последний раз поцеловала Борино лицо. Потом меня оттеснили и закрыли гроб крышкой. Люди начали громко протестовать против такого резкого завершения похорон, но их заглушил стук молотков, вбивающих гвозди в дерево. От каждого удара молотка я вздрагивала, меня начало трясти, и я поплотнее закуталась в пальто.

Когда гроб начали опускать в землю, из толпы раздались крики: «Слава Пастернаку!» Я вспомнила тот день, когда впервые услышала, как на поэтическом вечере он читает свои стихи и как его поклонники были не в силах себя сдержать и произносили последние строки его стихов раньше самого поэта. Я вспомнила, как сидела на балконе и надеялась на то, что он сможет увидеть меня несмотря на яркий свет, бьющий в глаза и направленный на сцену. Тогда он меня не увидел, но с того дня мой мир перевернулся.

После похорон я больше никогда не видела Зинаиду. Она и ее семья сделали все возможное, чтобы стереть мое имя из официальной истории жизни поэта. Я боролась с ними много лет. Я знала, какими эпитетами они меня называли. И хотя они заклеймили меня как искусительницу, женщину, соблазнившую поэта ради славы и денег, разрушительницу семейного очага, меня успокаивало то, что образ Лары, который останется на века, он написал именно с меня.

Во второй раз они пришли за мной утром.

Это произошло через два с половиной месяца после смерти Бори, когда я сидела на темной кухне и пила чай. Вот уже третий день подряд я заваривала чай слишком крепким.

Услышав шуршание шин по гравию, я даже не стала вставать для того, чтобы удостовериться, что черная машина подъезжает к моему дому.

Я допила чай и поставила чашку с блюдцем в раковину. Подумала о том, что Ира, которая сейчас спит в своей комнате, потом увидит эту чашку с коричневым ободком от чая, поймет, что это чашка, из которой я пила, но меня к тому времени в доме уже не будет.

Услышав звук открывающихся и закрывающихся дверей машины, я встала, пошла в Митину комнату и увидела, что его кровать пуста.

– Вчера вечером он не вернулся домой, – раздался из-за спины голос Иры. Она вошла в Митину комнату и подошла к окну. – На этот раз целых две машины.

Я смотрела, как четверо мужчин курили и спокойно болтали, облокотившись на автомобиль, словно ждали своих подружек. Потом один из них потушил сигарету в одном из моих цветочных горшков. Второй ополоснул руки в ванночке для птиц. Я задернула занавеску и пошла к телефону.

– Одевайся, – сказала я. Ира вышла.

Мои руки дрожали, когда я набирала мамин номер.

– Мама?

– Пришли?

– Да. И к тебе тоже?

– Да.

– Они просто хотят нас запугать.

Нет поводов для волнения.

Вышла Ира, одетая в длинную бежевую юбку и бежевый пиджак. В этот день она выбрала очень консервативный стиль одежды.

– Митя у бабушки? – спросила она.

– А Митя у тебя? – спросила я.

– Пришел вчера поздно. Опять напился. Ему еще рано так много пить…

– Мама.

– Он уже встал. Я сказала ему, чтобы он никуда не уходил.

– Хорошо. Пусть будет дома.

Раздались три громких удара в дверь. Ира схватила меня за руку.

– Мама, я должна идти, мама, – произнесла я в трубку.

Я подошла к входной двери. Ира держалась за мою руку, как маленькая. На пороге стоял мужчина в дорогом плаще и еще четыре человека в дешевых черных костюмах. Они вошли, оставляя грязные следы на доставшемся мне от дедушки азербайджанском ковре.

– Наконец-то мы встретились.

– Проходите, – гостеприимным тоном сказала я.

– Уверен, вы нас уже давно ждали, – с улыбкой продолжал мужчина в плаще. – Верно? Вы же не думали, что ваша деятельность может остаться незамеченной?

Я попыталась натянуто улыбнуться ему в ответ.

– Чаю?

– Мы сами нальем.

Я знала, что они искали. Но того, что им было нужно, не было ни в маленьком доме, ни в нашей московской квартире.

На следующий день после Бориных похорон полученные из-за границы роялти за Борин роман – то есть доказательство моих преступлений против государства – я отдала на хранение соседу, который даже не спросил, что находится в коричневом чемодане.

Прошло несколько часов. Один из мужчин, у которого был шрам на нижней губе, вынес стул на улицу, где стояли мы с Ирой, и спросил, хотим ли мы присесть. Ира ответила «Нет», после чего тот пожал плечами, сел и закурил. Больше он не обращал на нас внимания. Мы продолжали смотреть, как весь дом переворачивают вверх дном.

Послышался велосипедный звоночек, и появился Митя. Он спрыгнул с велосипеда, который тут же упал на землю.

– Вы не имеете права… – начал он сорвавшимся голосом.

Мужчина со шрамом продолжал спокойно курить. Я взяла Митю за руку.

– Тише, – сказала я и почувствовала от него неприятный, кислый запах. Осмотрев сына, я заметила на его рубашке следы рвоты. – Где бабушка? Я же просила ее никуда тебя не отпускать.

Мы втроем прижались друг к другу, когда мужчины выносили из дома коробки с конфискатом. Они взяли даже Ирины дневники, в которых она наверняка изливала душу о мальчиках и превратностях девичьей дружбы. Увидев свои дневники у них в руках, Ира напряглась, но ничего не сказала. Когда мужчина в плаще вышел на крыльцо и споткнулся об отошедшую доску, она вместо того, чтобы громко рассмеяться, лишь сильнее сдавила мою ладонь. Потом, когда этот мужчина меня допрашивал, я часто вспоминала о том, как он тогда чуть не упал.

Я пошла с ними добровольно, без протестов и разговоров. Мужчине в плаще даже не пришлось просить меня следовать за ними. Он просто показал мне пальцем на вторую машину. Я поцеловала детей и села в автомобиль.

Митя и Ира не смотрели, как меня увозят. Ира стояла на пороге, глядя на учиненный в доме разгром. Митя сидел на крыльце, положив голову на колени. Я закрыла глаза и открыла их только тогда, когда мы прибыли к большому желтому зданию.

– Какое самое высокое здание Москвы? – спросил меня водитель.

– Она это уже слышала, – произнес мужчина в плаще, открывая мою дверь, – не так ли?

Не говоря ни слова, я вышла из машины, поправила юбку и пошла туда, куда они меня повели.