Юлий Марголин - Путешествие в страну зэ-ка (Полныӣ текст)

От полудюжины людей зависит лагерный распорядок. Вершина пирамиды власти - это начальник лагпункта и начальник ВОХРа. Командир взвода военнизированной охраны не подчиняется начальнику лагпункта. Это власть параллельная, и часто происходят между ними трения и споры. Начальник лагпункта - полновластный хозяин в четырех стенах своего лагеря, но ключи от его царства переданы другому. Комвзвода отвечает за охрану, и может в любой момент вернуть в лагерь бригаду з/к, если ему не угодно, чтобы она оставалась за границами лагеря...

Начальник лагпункта имеет под собою ряд подчиненных:

Прежде всего - начальник работ. Его дело - выполнять и перевыполнять план производства, максимально использовать наличную рабсилу. Его дело - эксплоатация. Его обязанность: каждое утро выводить зэ-ка на работу и давать государству конкретные результаты.

Деятельность его, понятно, нуждается в противовесе. Рядом с начальником работ стоит начальник Санчасти. Дело Санчасти - следить, чтобы люди сохраняли трудоспособность и не болели в убыток государству. Санчасть - не гуманитарное учреждение. Никто не занимается в лагере филантропией и милосердием. Не "res sacra miser", как учит христианство, a "res utilis miser", заключенные работают и приносят пользу заточившему их государству.

Санчасть - необходимый тормоз в деле беспощадной эксплуатации. Если бы не было Санчасти, заключенных загоняли бы до смерти, или они бы вымерли от эпидемий. Санчасть сохраняет фонд рабсилы в состоянии годном для использования, поскольку это в ее силах. Для этого у нее два средства: лечение и отдых. Оба в неадэкватной, недостаточной степени. Нельзя забывать, что Санчасть не лечит свободных людей в их интересах. Санчасть лечит рабов в интересах работодателя, и если число больных подымается в лагере, начальник Санчасти и медперсонал отвечают не за страдания и смерть людей, а за расточение рабочей силы, принадлежащей государству.

Кормлением и одеванием зэ-ка, всей материальной частью занимается ООС, - отдел особого снабжения - которому сответствует в каждом лагпункте - ЧОС: часть особого снабжения. От энергии начальника ЧОСа завасит, удастся ли получить для данного лагпункта еще одну бочку капусты, запас круп, забросят ли растительного масла, махорки и т. п. Если данный лагпункт перевыполнил план - туда подбросят, в виде поощрения, больше продуктов. Если работают плохо - начальника лагпункта снимут, а заключенные не получат и того, что полагается по закону. Лагеря снабжаются нерегулярно, с перебоями, - и как правило поступают туда продукты наихудшего качества.

Однако, схема лагерной жизни остается неполной, пока не рассказано о КВЧ - культурно-воспитательной части. В этом выражается советский гуманизм. Царская каторга не имела культурно-воспитательной части, там не воспитывали и не употребляли высоких слов. Подобно тому как Санчасть противодействует физическому упадку зэ-ка, КВЧ противодействует их духовному упадку. День, когда будут уничтожены лагеря вместе с их Санчатью и КВЧ, будет днем победы действительного гуманизма, но пока они существуют, - КВЧ исполняет роль киоска с прохладительными напитками в зале публичного дома.

Уже на 48-ом квадрате мы имели "воспитателя", но работа была там слишком тяжела, воспитатель слишком малограмотен, а человеческий материал (западники) - слишком труден для воздействия. Влияние лагерной культуры выразилось, главным образом, в усвоении российского "лексикона", который западники переняли с легкостью. Зато в сангородке Круглица КВЧ была поставлена прекрасно. Это бросалось в глаза уже при входе на территорию лагпункта: громкоговорители радио на открытом воздухе, стенгазета, плакаты, лозунги, надписи!

Утром гармонист играет на разводе: сел на ступеньку вахты, закрыл измученные старческие глаза, - венгерец, занесенный войной в Польшу - и наяривает вальс "На сопках Манчжурии". Гармонь звучит жидко, зэ-ка ежатся от холода, никому не весело, и меньше всего музыканту, который боится, что пройдет причуда начальства, и придется ему снова выходить на общие работы.

Построили трибуну у ворот вахты, и на разводе задерживают бригады на лишнюю четверть часа. Каждое утро подымается на трибуну начальник КВЧ - парень тупой и не умеющий связать двух слов, - и держит, заикаясь, речь о необходимости поднять темп весеннего сева. Откуда они берут в КВЧ таких беспросветно-нелепых людей? Ответ прост: кто поумнее, пристроился на лучшей работе, места в лагерях вообще для неудачников, а из всех лагерных функций самая неблагодарная - именно культурно-воспитательная: тут ничем не поживишься, это не производство и не кухня. За пять лет я не встретил в КВЧ ни одного интеллигентного человека - из вольных. Заключенные - другое дело: они охотно отсиживаются в КВЧ от тяжелой физической работы.

За годы войны работали в круглицкой КВЧ вольные женщины из поселка, молоденькие, невежественные и запуганные, все мысли которых были при детях, оставленных дома без присмотра. Тяжкая была у них жизнь, не много лучше нашей... Мужья на фронте, хлеба нехватало... Каждая сменила бы охотно культурно-воспитательную работу в лагере на теплое местечко при столовке или складе... Во всем круглицком поселке вряд ли можно было найти дюжину человек, умевших грамотно писать и выражаться по-русски. Среди зэ-ка не было недостатка в высокообразованных людях - но чем образованнее они были, тем подозрительнее к ним относились и понятно, не было речи о том, чтобы поручить им ответственную функцию в КВЧ. На 48-ом квадрате русские люди советовали мне скрыть знание иностранных языков. "За каждый иностранный язык - лишний год прибавят!" - говорили они. Однако, лагерная администрация была недостаточна понятлива даже для того, чтобы последовательно провести отстранение заключенной интеллигенции от участия в работе КВЧ. Нормально, политические исключались из списков "чтецов", т.е. людей, которым передавались нумера газет для чтения вслух по баракам. На 48-ом квадрате меня лишили права читать вслух газету, но это не помешало тому, что в Круглице, в мае 1943 г., я был несколько недель... инспектором КВЧ, и сбежал с этой работы только когда возложили на меня непосильное бремя: во время развода, пока гармонист настраивал лады, а начальник КВЧ произносил речь с трибуны, полагалось мне выходить с красным знаменем в руках и стоять под трибуной в качестве живой декорации.

Гармонист, речь с трубуны, инспектор КВЧ с красным знаменем - все это был даровой театр для зэ-ка. Прежде всего, это оттягивало на несколько минут выход на работу. Затем это нарушало обычный порядок развода, вносило развлечение. К самой речи толпа зэ-ка прислушивалась с каменной серьезностью, ничем не выдавая своих чувств: никто не рукоплескал в конце и не смеялся, когда оратор, запутавшись в середине, плел вздор. Выслушивали - и шли. Привычка долгих лет создает в лагере своеобразное равнодушие и иммунитет ко всякого рода словам: агитировать зэ-ка - напрасный труд. Они все знают. Разница между красивой и неудачной речью для них равна нулю.