Дженнифер Уорф - Посреди жизни

– Она всегда была буквально оплотом для меня. Такая добрая, такая приветливая. Мне очень повезло.

Но только после прихода сыновей и дочери мы увидели, насколько сильно они ее любят. Они были убиты горем, особенно Джейсон, младший, – молодой человек тридцати пяти лет, хорошо одетый, уверенный в себе, явно обеспеченный. Никто не мог бы представить себе, что он разрыдается в моем кабинете, но, однако, это случилось. Няня Мертон была для него почти таким же родным человеком, как мама. Неужели она действительно умирает? Почему ничего нельзя сделать? Я объяснила, что вылечить ее действительно невозможно: раньше саркома прогрессировала медленно, но теперь сломаны кости и опухоль будет быстрее распространяться через кровоток и лимфатическую систему. Он был убит горем. Я сказала ему, что сейчас лучше всего провести с ней столько времени, сколько он сможет. По нашим прогнозам, ей оставалось жить неделю или две, и присутствие любящих людей будет особенно важным в это время.

Старший брат пришел вместе с женой. Миссис Мертон была завалена ананасами, персиками и виноградом, но ничего из этого она уже не могла съесть. Когда доставили орхидеи, она прошептала «как мило» и снова уснула. Но когда сестра приехала со своими детьми, собравшими в саду букет незабудок, миссис Мертон будто ненадолго воскресла. Она протянула слабую худую руку к цветам.

– Глаза-незабудки… Никогда не забуду моего дорогого Берта. Как он улыбался, махал и уходил в свой поход.

Дети ничего не поняли. Да и как бы они смогли понять?

Перед тем как уйти с дежурства в тот вечер, я зашла в одиночную палату, чтобы увидеть миссис Мертон. Было тихо. Время еще никогда не казалось мне таким безмерным, а молчание – таким напряженным, как тогда. Я измеряла ее медленный пульс, чувствуя, как он становится все медленнее, – пульс приближающейся смерти.

Сиделка поставила орхидеи на подоконник, а незабудки – в вазочку на прикроватный столик, чтобы пациентка могла их видеть. Миссис Мертон почувствовала мое присутствие и открыла глаза.

– Я скоро уйду к моему Берту, – прошептала она, глядя на вазочку. – Он ждет меня, я знаю. Ждет меня, мой дорогой.

– Конечно, милая. Я уверена, что он ждет вас и обязательно вас встретит, – сказала я, пытаясь не заплакать.

Медленно она перевела глаза с незабудок на меня:

– Правда, кое-что беспокоит меня, – произнесла она еле слышно.

Я наклонилась поближе.

– Что такое? Что может пойти не так?

Ей было очень трудно, но она все-таки продолжала:

– Сестра, как вы думаете, он узнает меня? Когда он ушел в свой поход, у меня были каштановые волосы, он любил их. А сейчас они седые, все до одного. Он меня все еще будет любить, когда увидит?

Готовая заплакать, я сказала очень медленно:

– Миссис Мертон, любовь не меняется, несмотря ни на что. Кому, как не вам, это знать, правда?

Она кивнула.

– Он ждет вас, и он вас любит. Для него вы совсем не изменились.

Она вздохнула с облегчением и снова взглянула на незабудки. Ее губы шевелились, но слов уже было не разобрать. Потом она закрыла глаза и уже их не открывала.

Я позвонила младшему, Джейсону, и сказала ему, что миссис Мертон, вероятно, умрет этой ночью. Он приехал около одиннадцати и бодрствовал у ее кровати много часов подряд. На рассвете она умерла.

Никто из нас не знает, есть ли жизнь после смерти. Но много-много раз я встречала ту простоту и красоту, которой была наполнена вера миссис Мертон. Речь не обязательно должна идти о религии: миссис Мертон не говорила о Боге, о церкви, о небесах. Ее вера была основана на любви. Любви, которая, как мы все знаем, и есть Бог.

Миссис Каннингем. Это имя значилось в списке поступающих пациентов. Рак яичников, удаление матки с придатками в Ройял Фри и направление на лучевую терапию в больницу Марии Кюри. Миссис Каннингем… что-то знакомое. Я вспомнила старую миссис Каннингем и ее вечную вражду с дочерью – но была ли наша нынешняя пациентка той самой дамой, которую я знала, когда еще училась на медсестру?

Та миссис Каннингем перенесла небольшую операцию по поводу варикозного расширения вен. В ту пору эта операция, флебэктомия, требовала около двух недель на больничной койке и потом двух недель на восстановление. Такое длительное пребывание в больнице позволяло пациентам и медсестрам лучше узнать друг друга, и после выписки эта пациентка пригласила меня к себе домой. Она была интересной дамой, забавной в своей манерности. Ее муж когда-то работал в дипломатическом корпусе и много путешествовал, и она объездила с ним весь мир. У нее было сардоническое чувство юмора, а лаконичные язвительные комментарии в основном относились к ее многострадальной дочери Эвелин.

Эвелин было около сорока. Она была дипломированным специалистом, когда-то блестяще закончила Кембридж, а ее лицо всегда выражало усталость – конечно, из-за ежедневных поездок от Хенли-он-Темс, где она жила, до Лондона и обратно. Почему они с матерью жили вместе, когда так явно ненавидели друг друга, я никогда не могла понять. Им было бы лучше отдельно, но они цеплялись друг за друга всю жизнь со всей убийственной силой привычки. Что там случилось с мистером Каннингемом, я так и не узнала. Обе избегали о нем говорить, но у меня сложилось впечатление – уж не знаю, верное или нет, – что он исчез с чьей-то женой и большой суммой денег.

Так или иначе, со средствами у них было негусто. Они жили в громадном доме лучшего района Хенли-он-Темс, с просторным садом, спускавшимся к реке, где у них был собственный причал, но не было лодки. Дом и сад были слишком большими для них двоих, но гордость не позволяла им отказаться от этого великолепия и переехать в более подходящее жилье. Так что они по-своему боролись: миссис Каннингем следила за домом и садом, хотя это уже было ей явно не по силам, а Эвелин зарабатывала деньги, которых еле-еле хватало на жизнь.

Когда-то миссис Каннингем объездила вместе с мужем всю Индию, Цейлон и Северную Африку. Я никогда не бывала за пределами Англии, мне очень хотелось слушать об этих «дальних землях со странными именами» [9] Far away places with strange sounding names – песня Бинга Кросби 1948 года. – Примеч. ред. , и я дорожила нашей дружбой. В свои шестьдесят два года она казалась мне очень старой, но она явно прожила жизнь, полную приключений. Живя в Марокко в те времена, когда все женщины-мусульманки ходили с полностью закрытыми лицами, она оделась так же и одна пошла на базар – мало у кого из англичанок, по ее словам, хватило бы на это духу.

– Это было время французского протектората, знаете?

Нет, конечно, я не знала. Что такое протекторат?

– Это означает доминирование. «Что вы готовы отдать за то, чтобы я не сравнял вашу страну с землей?»