Дженнифер Уорф - Посреди жизни

– Звучит ужасно.

– Но случается сплошь и рядом. Все могущественные страны именно так расширяют свои империи. Но там все было не так уж и плохо. Французы многое сделали для Марокко, а косвенно и для меня, потому что благодаря им я могла разговаривать с местными женщинами на рынках по-французски.

– Пожалуйста, рассказывайте. Умираю от любопытства!

– Ну, для начала надо привыкнуть к тому, что тебя будит посреди ночи крик, доносящийся из мечети, – это муэдзин призывает к молитве.

– Муэ… что?

– Муэдзин. Человек, который зовет.

– Как зовет?

– Такой звук, как будто зверь воет. Это их религия. Я-то это терпеть не могу. По мне, все религии – сплошное лицемерие.

Она презрительно усмехнулась.

– А еще там нигде не увидишь женщину. Я была чуть ли не единственной женщиной на улице. И если уж женщины выходили из своих риадов, они двигались группами – наверное, для пущей безопасности. Правда, когда я сама ходила по улицам в одиночку, никто ко мне не приставал.

– Что такое риад?

– Такое закрытое пространство. Центральный внутренний двор, окруженный жилыми домами. Я-то всегда думала, что это просто способ держать женщин взаперти, но их мужчины считали, что это способ защитить женщин. Знаете, между защитой (протекторат, ха!) и доминированием очень тонкая грань.

– Расскажите о мужчинах.

– Ну, они ходят в своих джеллабах, длинных халатах с остроконечными капюшонами. Половина похожи на Иисуса Христа, другая половина – на Иуду. Пожалуй, я там никогда не говорила с мужчиной, если моего мужа не было рядом. Женщинам нельзя.

– Почему же?

– О, не знаю. Скорее всего из-за их религии. В любом случае я не собиралась рисковать. Я повсюду ходила одна и говорила с женщинами, но думаю, что меня могли бы публично побить камнями, заговори я с мужчиной.

– Не может быть!

– Ну, возможно, и нет. Наверное, я преувеличиваю. Но я вас уверяю, женщину можно было насмерть побить камнями за прелюбодеяние. Снова религия! Давайте выйдем в сад, дорогая. Солнце уже показалось, и вы поможете мне прополоть альпийскую горку. Мне никто не помогает, Эвелин в жизни не возьмется за лопату или совок.

Я подумала, что Эвелин делает вполне достаточно, зарабатывая деньги, но промолчала.

Пока мы занимались прополкой, миссис Каннингем продолжала:

– Марокканские женщины делали всю работу, насколько я видела. «Женщины и ослы всегда тяжело нагружены», и это правда было так! Они проходили целые мили с тяжелой поклажей. И если женщина несла ребенка на спине, то груз был у нее на голове. Бывало, идет такая женщина, а рядом сильный молодой парень лет четырнадцати – и он налегке! Если мужчина там толкает тачку или катит тележку, это нормально. Но если он будет что-то тащить на себе, он потеряет лицо перед другими мужчинами!

– Вы собирались рассказать мне о рынках.

– О да. Рынок по-местному будет «сук». Потрясающе, здесь не увидишь ничего подобного! Всякие плоды, другая еда, животные, ковры, украшения, сувениры – тысячи вещей, свезенных со всей округи на ослах и разложенных на земле, раскаленной от солнца. Груды фруктов, рыбы, овощей, мяса просто навалены на землю. Рис и чечевица насыпаны горами на мешки, ими наполняют ведра и взвешивают. Мясо, требуха, легкие, печень, мозги тоже лежали на мешковине и кишели мухами, а продавец воды ходил туда-сюда, звоня в колокольчик. О, это было чудесно! Тут все было по-другому, женщины командовали, потому что они покупали, а мужчины продавали. В любой экономике покупатель главный. На это можно было смотреть часами! Мужчины пресмыкались и скулили, а женщины оставались непреклонными. И всегда побеждали.

Она откинулась назад и посмотрела вверх, на деревья.

– О, это была отличная жизнь. Я не знаю никакой другой европейской женщины, которая осмелилась бы одна пойти на их базары, а я бывала там! Яркие цвета, запах специй, ослы, солнце, а вдалеке всегда видны Атласские горы, покрытые снегом.

Это звучало для меня как сон, как мечта. Может, бросить все, оставить больницу с ее суровыми правилами и на первом же корабле отправиться в Марокко… Одно название чего стоит. Но миссис Каннингем продолжала.

– Впрочем, у женщин были и развлечения. Они ходили в хаммам.

– Что это?

– Общественная баня, где горячо и влажно. Нужно лечь обнаженной на каменный пол, нагретый снизу горящими дровами, а банщица обливает тебя ведром воды и начинает тереть тебя мылом и грубой тканью. Якобы чтобы стимулировать фолликулы. Но, поверьте мне, там много чего еще стимулируется! Все эти женщины смеются и массируют друг друга! О том, что происходит в мужских хаммамах, лучше и вовсе не говорить. Толпы мужчин и мальчиков растирают друг друга. Мальчики с возраста семи-восьми лет, только подумай! О, глядите-ка, тут одуванчик, можете его вытащить?

Когда я была ребенком, мы с дедушкой немало занимались прополкой, и он научил меня обращаться с одуванчиками.

– Отлично, вы его с корнем вытащили! Эвелин в жизни бы так не сумела! – и она усмехнулась.

– Бедняжке Эвелин тоже не худо бы расслабиться в хаммаме. Она как высохший кусок старого мыла: ее нужно хорошенько растереть, пропарить и взбить пену, чтобы немного смягчить.

Она снова усмехнулась, а я продолжала думать о бедной Эвелин, которая в половине шестого отправится домой с вокзала Паддингтон, чтобы вернуться к своей умной насмешливой матери и долгим часам настороженных разговоров и взаимных уколов.

Но все-таки мне нравилась миссис Каннингем. Забавно: иногда мы видим людей с очень скверной стороны, особенно в их отношениях с другими, но они все равно нам нравятся. Она была совсем не такой, как я, и мне было лестно, что мое общество ей вроде бы приятно.

Однажды она пригласила меня к себе домой в субботу, но, когда я приехала, выяснилось, что она забыла об этом и уехала на выходные к своему сыну Джеймсу. Дома была только Эвелин. Я смутилась и сказала, что лучше пойду, но Эвелин уговорила меня остаться.

– Полагаю, вы всё слышали о марокканских рынках, хаммамах и закутанных женщинах? – сказала она.

– Да. Это же потрясающе!

– Когда слышите об этом впервые, наверное, да. Но когда одни и те же старые истории повторяются снова и снова, от них устаешь. Она уже рассказала вам о путешествии на верблюдах через пустыню? Погодите, еще расскажет. А о том, как она случайно забрела в бордель?

– Ух ты! Бордель! Ну-ну, и что же было дальше?

– Она расскажет вам, не спешите. Ничего не может быть скучнее старухи, которая живет только прошлым.

– У нее была интересная жизнь.

– Да, но стоит познакомиться с ней получше – и вы узнаете, сколько в ней яду. Она сама толкнула моего дорогого отца в объятия другой женщины, это уж точно.

Мне стало как-то не по себе – не участвовать же в этой женской вражде. Я сменила тему.