Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Результаты переговоров, однако, не вполне оправдали ожидания советской стороны. Генерал проявлял сугубую осторожность, когда дело касалось общеевропейских проблем, и при выработке окончательного текста франко-советского коммюнике отказался включить в него советские формулировки по германскому вопросу и по вопросам разоружения. Он более или менее разделял критическое отношение Кремля к американским действиям во Вьетнаме, но не пожелал охарактеризовать их как агрессию, на чем пытались настаивать советские руководители.

Когда я возглавил отдел Миссии, занимавшийся делами Со­вета Безопасности и общеполитическими проблемами, в моем подчинении оказалось более двадцати дипломатов. Вскоре я обнаружил, что настоящими дипломатами были только семеро. Остальные — профессиональные работники КГБ или ГРУ, прикрывавшиеся дипломатическим статусом. Из их числа назову Владимира Казакова, энергичного молодого человека, безусловно восходящую звезду "органов”, и генерал-майора Ивана Глазкова, руководившего операциями ГРУ в Нью-Йорке.

В моем отделе — в нарушение правил, регламентирующих интернациональный состав служащих ООН — числилось также несколько советских граждан, работавших в секретариате ООН. Дополнительные обязанности, выполняемые ими в составе нашей Миссии, не приносили особой пользы, но, конечно, отвлекали этих людей от их основной работы. Правда, в самом секретариате так и так считалось, что все советские — лентяи и пьяницы. Во многих случаях это, надо признать, соответствовало действительности.

Такой грустной характеристике вполне отвечал, например, работник секретариата Юрий Рагулин, зять советского посла в ГДР Петра Абрасимова. Предаваясь беспробудному пьянству, он часто появлялся на работе с многочасовым опозданием, а то и вовсе пропускал целые дни. Однажды во время попойки на квартире у приятеля в манхэттенском Вест-Сайде он до того нагрузился, что во время приступа рвоты, слишком сильно перегнувшись через подоконник, выпал из окна пятнадцатого этажа. Ему невероятно повезло: он упал на крышу стоящего рядом здания церкви, получил травмы, но остался жив. Снимать его с крыши пришлось пожарной команде. Если бы это был рядовой дипломат, его бы, конечно, уволили и немедленно отозвали домой, но Рагулину на выручку пришел влиятельный тесть.

Еще одной странностью, вызывавшей ехидные пересуды в секретариате, были обязательные отчисления в пользу государства из зарплаты советских людей, работавших в ООН. В конце каждого месяца советские служащие секретариата выстраивались в очередь к бухгалтерии нашей Миссии, чтобы сдать бухгалтеру деньги, заработанные ими в ООН. Миссия требовала от всех своих сотрудников, числящихся в секретариате, чтобы по получении чека они первым долгом обменяли его в банке на наличные, которые затем подлежали сдаче в бухгалтерию, и та уже выплачивала им "положенную” зарплату согласно шкале, установленной советскими властями. Таким путем наше государство забирало в свою пользу значительную часть денег, получаемых советскими гражданами в ООН. Например, в мое время старшие должностные лица секретариата получали приблизительно две тысячи долларов в месяц. Согласно советской шкале они "имело право” на зарплату, равную примерно окладу советника Миссии, то есть менее 800 долларов в месяц. Следовательно, советское государство ежемесячно отбирало у такого служащего секретариата больше тысячи долларов.

Естественно, на это вымогательство обижались, но сколько-нибудь оттянуть "возврат” денег не удавалось. Каждый месяц бухгалтерия Миссии составляла списки работников, замешкавшихся со "сдачей излишков” хотя бы на несколько дней. Эти списки передавались послу и парторгу. "Злостные должники” подвергались критике на партсобраниях. Более того, их лично вызывал к себе и песочил посол — за "нарушение дисциплины”.

Этот порядок приносил советскому государству немалую выгоду. Миссия ухитрялась покрывать почти все свои расходы за счет заработков служащих ООН. Соединенные Штаты, напротив, оказывались в проигрыше: ведь на них приходилась львиная доля в финансировании деятельности ООН. В довершение зла, по крайней мере, половину советских служащих всех здешних международных организаций составляли отнюдь не дипломаты, а профессиональные работники КГБ и ГРУ. Получалось, что США косвенно оплачивали направленную против них же деятельность советских спецслужб.

Генеральный секретарь ООН У Тан, сменивший на этом посту Дата Хаммаршельда, по-видимому, знал о такой практике, но едва ли был в состоянии что-нибудь изменить. Если бы он поднял этот вопрос, Советы попросту бы все отрицали, на том бы дело и кончилось. Никто из советских людей не посмел бы рассказать, что происходит в действительности.

Кроткий до апатичности У Тан был прямой противоположностью энергичному Хаммаршельду. Правда, он сыграл положительную роль в утихомиривании страстей, разыгравшихся в период кубинского кризиса, и в дальнейшем урегулировании отношений между сверхдержавами. Но его решение отвести миротворческие силы ООН с Синайского полуострова накануне Шестидневной войны 1967 года было расценено многими странами — членами ООН как ошибочное и сильно подорвало его репутацию.

Воскресным вечером 4 июня 1967 года я был у Федоренко в Глен-Коуве. За бутылкой коньяка мы обсуждали усиливающуюся напряженность на Ближнем Востоке. Становилось ясно, что там запахло войной и что нам предстоят в Совете Безопасности трудные дни. Впрочем, Федоренко, как обычно, был невозмутим. Он ссылался на только что полученную нами шифровку, подчеркивающую, что Советский Союз, рекомендовал Насеру воздержаться от развязывания войны. Но я сомневался, что египетский лидер послушается этого совета. Мой опыт общения с представителями арабских стран свидетельствовал, что наше правительство идет на поводу у арабов, а не наоборот. В Совете Безопасности мы следовали указаниям не допускать принятия решений, направленных против Египта, Сирии, Иордании. Кроме того, нам приходилось также прилагать все усилия, чтобы добиться осуждения Советом Израиля.

Наутро, в четыре часа, меня разбудил дежурный сотрудник нашей загородной резиденции:

— Звонит Ганс Табор [3] Постоянный представитель Дании в ООН, в то время — председатель Совета Безопасности. и говорит, что у него вопрос, не терпящий отлагательств. Не разбудить ли Николая Трофимовича?

Я ответил, что сначала сам поговорю с Табором.

Табор возбужденно заявил мне, что между Египтом и Израилем начались военные действия, поэтому он счел необходимым известить советского представителя о своем намерении как можно скорее, уже этим утром, собрать заседание Совета Безопасности. Я разбудил Федоренко; тот согласился с предложением Табора.