Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

— Моя личность не представляет интереса.

Это не поза, а искренняя позиция, хотя на самом деле Громыко — личность весьма незаурядная. Хрущев однажды сказал, что если он прикажет Громыко "снять штаны, сесть голым задом на лед и просидеть целый месяц, он так и будет сидеть”. С характерной для него образностью председатель Совета министров отдал должное почти невероятному упрямству и выдержке своего министра иностранных дел.

Выдвижение Громыко в число основных политических фигур не только в Кремле, но и во всемирном масштабе само по себе примечательно тем, что он начал свою карьеру в том же министерстве иностранных дел, между тем как обычно советские политические деятели высшего ранга выдвигаются из рядов партийной бюрократии.

Андрей Андреевич Громыко родился в 1909 году в белорусской деревне Старые Громыки, по его собственному определению — в полукрестьянской-полурабочей семье. От названия этой деревни и происходит фамилия Громыко. Окончив Минский сельскохозяйственный институт, он перебрался в Москву и с 1936 по 1939 год работал здесь в должности старшего научного сотрудника Института экономики Академии наук СССР. В партию он вступил в 1931 году, а на работу в Наркоминдел перешел в 1939-м.

Первым этапом своего выдвижения Громыко был обязан сталинской повальной чистке, которая вымела из учреждений первое послереволюционное поколение служащих. Он последовательно занимал места тех, кто сделался жертвой массовых расстрелов или был обречен на медленное умирание в концлагерях. Освободившиеся должности в те времена приходилось замещать кем попало, и на фоне многих посредственностей Громыко не мог не выделиться. Он был не просто послушным и дисциплинированным работником, — вдобавок к этому он был интеллигентен, образован, сообразителен и трудолюбив. Правда, ему недоставало опыта дипломатической работы. Тем не менее его дипломатическая карьера началась с высокой должности заведующего отделом США Народного комиссариата иностранных дел, а в 1943 году его назначили советским послом в Вашингтоне. Назначению предшествовал вызов к Сталину для личной беседы. Пока Сталин беседовал с Громыко, помощники диктатора, как мне рассказывали, со зловещим цинизмом гадали, суждено ли очередному выдвиженцу отправиться из Кремля на запад (в США) или же на восток (т. е. не сошлют ли его в Сибирь).

Федор Тарасович Гусев, бывший в 1939 году секретарем наркоминдельского парткома, а в мое время тоже занимавший должность советника Громыко, так описывал атмосферу, в какой началась карьера Андрея Андреевича. В мае 1939 года нарком Максим Литвинов был смещен и заменен Молотовым. Это событие знаменовало собой как отказ от сближения с западными демократиями, так и начало новой перетряски НКИДа, в конечном счете обезглавившей тогдашний советский дипломатический корпус. Едва вступив в обязанности наркома, Молотов вызвал Гусева и начальника отдела кадров наркомата, чтобы дать им руководящие указания. Эти указания свелись к крикливому внушению по поводу того, что пора кончать с политической близорукостью и как следует приняться за очистку наркомата от "классовых врагов”.

— Хватит с нас литвиновского либеральничанья! — рычал Молотов. — Я вырву с корнем это жидовское осиное гнездо!

Громыко не любил вспоминать те годы. Никогда я не слышал от него никаких критических замечаний по адресу Сталина или Молотова. У меня создалось впечатление, что он продолжает относиться к обоим с глубоким почтением. Однажды он с умилением рассказал мне, как Сталин ему посоветовал в порядке подготовки к дипломатической деятельности в Вашингтоне посещать американские церкви и присутствовать на богослужениях, чтобы усовершенствовать знание английского. Сам Сталин был обязан своим образованием православной церкви (он учился в духовной семинарии); видимо, он рассудил, что, поскольку проповеди священнослужителей всегда отличаются образцовым языком и хорошей дикцией, церковь является наиболее подходящим местом для изучения языка. Громыко признавался, что сталинский совет его несколько смутил: он не мог себе представить, как посол атеистического советского государства может появиться в церкви, не вызывая изумления прихожан и не привлекая внимания прессы. В общем, это было единственное сталинское указание, которым он позволил себе пренебречь.

Влияние сталинско-молотовской выучки давало себя знать у Громыко и в мое время. Но поработав с ним, я, к своему удивлению, обнаружил, что он, в отличие от многих людей, сформировавшихся в ту эпоху, не относится к числу закоснелых сталинистов. Политическое мировоззрение Громыко сложилось в те времена, когда Советский Союз и Соединенные Штаты были союзниками в борьбе с фашизмом. Он чтил память Франклина Рузвельта, считая его великим человеком, "мудрым государственным деятелем с широкими и разнообразными интересами”. Впечатления и понятия, усвоенные Громыко в тот начальный период его деятельности, продолжали сказываться и тогда, когда советско-американские отношения сделались по преимуществу враждебными. Так, в 1984 году в обращении к Генеральной Ассамблее ООН Громыко хотя и отозвался резко о современной политике США, однако не преминул подчеркнуть, что сейчас еще в большей степени, чем когда бы то ни было в прошлом, народы обеих стран убеждены в насущной необходимости сохранения хороших отношений между СССР и Соединенными Штатами. При этом он еще раз напомнил о союзе наших государств в годы второй мировой войны.

Громыко принимал участие в Ялтинской и Потсдамской конференциях. Он был руководителем советской делегации на встрече в Думбартон-Оксе, а в дальнейшем, после отъезда Молотова, возглавил также делегацию СССР на конференции, принимавшей Устав ООН. Как один из "отцов-основателей” ООН Громыко в 1946 году был назначен первым представителем Москвы в Совете Безопасности, где заслужил прозвище "Мистер Нет”, более двадцати раз за два года наложив от имени СССР вето на решения, принимавшиеся Советом. Начиная с этого времени, Громыко непосредственно участвовал во всех событиях, связанных с отношениями между Востоком и Западом, в частности между СССР и США, и имел дело со всеми американскими президентами, начиная с Франклина Рузвельта и кончая Рональдом Рейганом, равно как и с их государственными секретарями — от Корделла Хэлла до Джорджа Шульца. Громыко — единственный из нынешних членов Политбюро, занимавший ответственный пост еще при Сталине и оставшийся "в верхах” при всех последующих вождях вплоть до Черненко.

Громыко неожиданно повезло и в тот момент, когда его карьера, казалось, готова была рухнуть. Он вернулся в Москву в 1948 году и был назначен первым заместителем Молотова, но в 1952-м министром иностранных дел стал Андрей Вышинский, ухитрившийся от него отделаться. Вышинский, кровавый прокурор времен сталинских чисток, оказался столь же непримиримым проводником сталинского внешнеполитического курса. Он счел нужным попридержать служебное рвение Громыко, неуместное в эпоху начавшейся холодной войны. Между двумя деятелями вспыхнула ссора. Вышинский — опытный инквизитор — нашел, как подорвать безупречную репутацию Громыко и воспользовался этой находкой, чтобы избавиться от главного из своих помощников.