Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Однако вопреки всем этим кризисам, разочарованиям и, несмотря на извивы советской политики в 60-е годы временами я испытывал чувство удовлетворения своей работой. В 1968 году заключительный этап переговоров, которые должны были привести к подписанию Договора о нераспространении ядерного оружия, был очень нелегким, но в конце концов удалось согласовать позиции сторон. Этим успехом мы были в значительной мере обязаны энергичным действиям неутомимого Василия Кузнецова, который вновь прилетал в Нью-Йорк.

В отличие от большинства крупных деятелей, выдвинувшихся при Сталине, Кузнецов был чутким, отзывчивым человеком и искусным политиком. У нас с ним установилось прочное деловое взаимопонимание, подкрепленное хорошими личными отношениями, еще с того времени, когда я в начале 60-х годов, пребывая в Женеве, участвовал в переговорах по разоружению.

Кузнецов был самой высокопоставленной персоной из всех тех моих знакомых, кто позволял себе при случае резко неодобрительно высказаться о порядках, царивших в сталинскую эпоху.

Однажды мы гуляли с ним днем по берегу Женевского озера, восхищаясь его красотой. И вдруг он заговорил о "бесчеловечности” той эпохи. "В любой момент мог раздаться стук в дверь… Никто не был уверен, что его ждет завтра, появится он, как обычно, на службе или же очутится в тюрьме”. Особенно возмущали Кузнецова поступавшие к нему тогда анонимные доносы, где расписывались служебные промахи либо иные прегрешения того или иного дипломата. Отвратительная привычка писать анонимки, диктуемые, как правило, душевной злобой или обыкновенной завистью, по сей день процветает в советских учреждениях, но в сталинские времена эта практика достигла апогея.

— Если кому-то хочется что-либо поправить, улучшить, — пусть делает это открыто, не прибегая к такому гнусному способу, — говорил Кузнецов.

Может быть, откровенностью, с какой Кузнецов выражал свои мысли, он обязан тому обстоятельству, что еще молодым человеком провел несколько лет в Америке, живя в американской семье. По специальности инженер-металлург, он проходил в Питтсбурге стажировку. Вернувшись в СССР, Кузнецов стал в дальнейшем секретарем ВЦСПС. После смерти Сталина его назначили послом в Китай, где по-настоящему развернулись его способности дипломата.

Толковый, здравомыслящий, практичный и осторожный, он проявил исключительную способность маневрировать в хитроумном лабиринте советской внешней политики. Бесконечно терпеливый, он умел шаг за шагом добиваться как от иностранных дипломатов, так и от Политбюро казалось бы крошечных и, на первый взгляд, несущественных уступок при выработке текстов документов, — до тех пор, пока формулировки не покажутся приемлемыми обеим сторонам.

У Кузнецова было исключительное чутье, "чувство момента”: он точно знал, когда ему не остается ничего другого, кроме как проявить твердость и настойчивость, а когда, наоборот, требуется выказать гибкость. Он также в любую минуту отлично чувствовал, "куда дует ветер” в Кремле, и обладал способностью проявлять понимание, сердечность и одновременно высказываться с бескомпромиссной прямотой за столом переговоров. Кузнецову постоянно поручалось вести переговоры, уже явно заходящие в тупик: считалось, что только он сможет в таких случаях выправить положение.

Должным образом оценив усилия Кузнецова в ходе подготовки Договора о нераспространении ядерного оружия, бри-танскии представитель в ООН лорд Карадон выразил ему свое восхищение необычным образом. Выступая в июне 1968 года на заседании Совета Безопасности, Карадон закончил свою речь так:

— Сидя на заседании Совета, я занялся сочинением хвалебной оды, которую посвящаю господину заместителю министра иностранных дел. Вот она:

Несмотря на серьезное обострение отношений, вызванное событиями во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, сотрудничество обеих сверхдержав по подготовке Договора о нераспространении ядерного оружия продолжалось и принесло свои плоды. Мы распределили все страны, входящие в ООН, на две категории: страны, находящиеся в сфере влияния СССР, и все те, которые относятся к сфере влияния США. Мой коллега Олег Гриневский и я посетили Миссию Соединенных Штатов, чтобы обсудить, как мы будем обрабатывать представителей тех или иных стран в ООН, как лучше подойти к ним, чтобы убедить их голосовать за этот договор и как продолжить наши объединенные действия в столицах государств, еще не обзаведшихся ядерным оружием, чтобы заручиться их поддержкой договора.

Я обнаружил такую любопытную вещь. Американская делегация могла непосредственно снестись с послами США в африканских, азиатских и латиноамериканских странах и попросить этих дипломатов действовать в поддержку договора на самом высшем уровне — общаясь с руководителями правительств соответствующих стран. Мы же не имели права связываться с советскими посольствами за границей. Нам приходилось просить Москву дать всем послам указание поддерживать идею договора в беседах на уровне правительств в тех странах, где они аккредитованы. Отклики из посольств тоже попадали сначала в Москву, а оттуда уже к нам.

Как ни странно, Советской миссии в Нью-Йорке не было разрешено координировать свои действия с посольством СССР в Вашингтоне. Если нам требовалось обсудить какой-нибудь вопрос с представителями правительства Соединенных Штатов, мы запрашивали Москву, а оттуда запрос пересылался Добрынину. И это несмотря на то, что Советская миссия и посольство, где сидел Добрынин, находились друг от друга на расстоянии менее двухсотпятидесяти миль! Это, конечно, не значит, что советский посол в ООН (в Нью-Йорке) и посол СССР в Вашингтоне вовсе не общались между собой, но все их непосредственные контакты были, так сказать, неофициальными.

Такие окольные пути порой приводили к искажению получаемой информации до невероятной степени, — невольно вспоминалась игра в испорченный телефон. Некоторые послы сообщили в Москву, что они "получили заверения в принципиальном одобрении идеи договора” соответствующими правительствами. Но доверять таким сообщениям было опасно, потому что ни сами послы, ни — во многих случаях — высокие должностные лица, с которыми они беседовали в стране аккредитации, не были в курсе ряда деталей. Нередко оказывалось, что представители соответствующих стран в ООН занимали иную позицию, нежели та, которой придерживались их правительства, если верить информации, полученной нами из Москвы. Требовались уточнения, приходилось настаивать, чтобы тот или иной посол еще раз побеседовал с руководителями страны своего пребывания, посол вновь направлял донесение о состоявшейся беседе в Москву, а оттуда оно поступало к нам. Весь этот процесс был утомителен, точно диалог глухих.