Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

В конце 2011 года книга увидела свет.

Естественно, мы решили провести ее презентацию в Ясной Поляне. В августе 2012 года приехали в усадьбу, где в это время проходила международная конференция специалистов по творчеству Л. Н. Толстого. Зарубежные гости пытались заговаривать с Битовым, взять у него интервью, но он был настроен в эти дни достаточно мрачно. Назначили день нашей презентации, которая должна была проходить в местном клубе. С утра там выступали зарубежные гости, мы решили, что Андрея Георгиевича нужно привезти во второй половине дня, чтобы он не очень устал. Терпеливо слушали разные речи. Надо заметить, что местный клуб, хотя внешне опрятный, только после ремонта, был устроен весьма своеобразно. Обычно на сцену ведут из зала ступеньки с обеих сторон, здесь же ступенек не было, и надо было для выступления обходить кругом и выходить из-за кулис или с разбега запрыгивать на сцену, что многие и делали. Часам к двум должен был подъехать Битов. Выглянув на улицу, увидела, что у него берет интервью телеканал «Культура». Я очень вовремя к ним подошла. До этого все шло гладко, но в конце корреспондент задал вопрос: «Ну а зачем это все нужно — выпуск книги, установка памятника? Разве современным людям это интересно?» Нужно было видеть, как изменилось лицо Андрея Георгиевича, как заходили скулы: «Не нужно людям? Так кто же тогда эти люди?» Корреспондент стоял жутко растерянный и испуганный. Я попыталась побыстрее увести нашего писателя в клуб.

Сели в зале, послушали кое-какие выступления, посмотрели акробатические этюды с запрыгиванием на сцену. Особенно нашего писателя удивил пожилой специалист из Японии, который дважды с разбега прыгал на сцену. «Я тоже буду прыгать: если японец может, почему я не могу?» — тихо проговорил Битов. Еле-еле уговорила этого не делать, за руку провела на сцену из-за кулис. Все шло хорошо: показали книгу, рассказали историю памятника. Правда, Андрей Георгиевич при каждом удобном и неудобном случае упоминал японца (видно, обиделся, что тот его «перепрыгал»), бедный японец вздрагивал и никак не мог понять, что он сделал не так.

Наконец все благополучно завершилось.

Вечером мы должны были поехать как раз в то Пирогово, где установлен памятник: там устраивали заключительный банкет в русском стиле с блинами, вареньем и медом на свежем воздухе и хотели зажечь костер. Многие иностранцы отказались, ссылаясь на то, что им завтра рано выезжать и они не хотят ломать режим. Битов всю дорогу до Пирогова возмущался: «У них, видите ли, режим… Здесь такое событие, и все это в честь Толстого, а они, специалисты по его творчеству, говорят о каком-то режиме». Но все же половина иностранцев поехала.

Осмотрели живописные окрестности. Увидели, как на дне оврага сооружают столы. В центре был сложен огромный костер — видно, организаторы решили удивить иностранцев русским размахом. И удивили!..

Нас всех пригласили к столу. Однако добраться до стола было не так просто: где-то сбегая по узким тропинкам, где-то цепляясь за траву, гости сползали в овраг (а-ля аттракцион с запрыгиванием на сцену).

Тем не менее все благополучно добрались до места банкета. Организатор этого торжества произнес слова благодарности за участие в научной конференции. «А теперь мы зажигаем костер!» — произнес он. Еще раз напомню, что костер был огромный да еще обложен живыми ветками — еловыми и сосновыми. Исполнители старательно подожгли костер со всех сторон. И тут началось такое!.. Во все стороны полетели искры, молодые ели и сосны трещали и отбрасывали во все стороны куски горящей древесины. Вскоре полетели пепел и сажа, покрывая все кругом. Белые скатерти превратились в черные, вся еда была засыпана пеплом. Этот пожар-канонада перепугал всех присутствующих, особенно иностранцев — они, наверное, представили себе, как Наполеон попал в горящую Москву, как в ловушку. Все побежали наверх, что было весьма непросто. Во-первых, уже спустилась глубокая ночь, никаких тропинок не стало видно. Во-вторых, на траву легла роса, стало скользко, можно было кое-как передвигаться ползком, цепляясь за траву. Выбравшись из этого ада и радуясь, что остались в живых, все наблюдали это завораживающее, но страшное зрелище!

Костер начали тушить, да и сам он постепенно терял силу. Организаторы этого грандиозного зрелища подали знак, что угроза миновала и можно возвращаться к столам. Легко сказать — это опять сползать по мокрой траве! На дне адского оврага гостей ожидала еще одна неприятность: без света костра ничего не было видно. Принесли несколько свечей, тогда все увидели, что стол и вся еда покрыты толстым слоем сажи. Пытаясь все же кое-что съесть, гости, чумазые и мокрые от сырой травы, поползли наверх к своим автобусам. Иностранцы были притихшие и озадаченные: что все это значило? А Битов был очень доволен: «Каково зрелище! Такое на всю жизнь запомнится!»

Можно было бы рассказать и о других презентациях и памятниках, например об установке памятника Чижику-Пыжику в Петербурге (идея Битова, исполнение Резо Габриадзе). Каждый раз это было какое-то мистическое и завораживающее действо. И еще важно, что солидные книги, серьезные, умные эссе и такие, казалось бы, несерьезные события, как памятник Чижику-Пыжику в Петербурге и памятник Зайцу в Михайловском, Андрей Георгиевич делал по-настоящему и относился к ним так, будто это самое главное событие в его жизни. Поэтому все эти проекты остались навсегда.

Не могу не сказать об Андрее — верном друге! Сколько раз он помогал мне и издательству! Сколько усилий он приложил, чтобы помочь моей внезапно тяжело заболевшей дочери: звонил врачам, хлопотал… Спасибо тебе, Андрей! Ведь я знаю, что ты сам был тяжело болен!

И вот нет Андрея Битова! Когда-то Андрей написал о смерти Пушкина такие стихи:

Вот так и мы смотрим теперь в эту пустоту, в эту дырочку…

© В. Ерофеев

«Я не смерти боюсь, я ремонта боюсь», — смеялся еще совсем молодой и замечательно красивый Андрей Битов, отправляясь ремонтировать свои «жигули». Тогда починить машину было непросто. Но не только его «жигули» нуждались в ремонте. В ремонте нуждалась ставшая совсем уж застойной советская литература 1970-х годов. Да и сама страна нуждалась в ремонте.

Битов создал свою литературу. Он был столь же талантлив, как и его современники, его друзья: Иосиф Бродский, Белла Ахмадулина, Сергей Довлатов, Венедикт Ерофеев. Это был дар Божий — не меньше! К тому же, к тому же поразительная особенность: Битов был талантливо умен. Наверное, самый умный и независимый ум того поколения писателей.