Александр Штейн - И не только о нем...

«Павшим в борьбе за мир и братство народов».

Мемориальная доска-барельеф работы одного из крупнейших скульпторов России Сергея Коненкова.

Здесь, у Кремлевской стены, были похоронены 238 красногвардейцев и солдат, погибших в Октябрьскую революцию.

«За мир и братство народов».

И ныне, как и в восемнадцатом году, звучат эти слова, сформулированные тогда, в дыму и пожарах гражданской войны и интервенции.

Потом здесь найдут вечный покой Свердлов и Фрунзе, Дзержинский и Куйбышев, Киров и Орджоникидзе, Клара Цеткин и Жуков…

И — Ленин.

Красная площадь.

В старину Красная означало — красивая.

Собор Василия Блаженного, Лобное место, каменный помост, с которого читались царские указы, памятник Минину и Пожарскому, Спасская башня, Кремлевские куранты…

Речь Ленина здесь в 1918 году была кратка и страстна.

Напомнил: «…история России за целый ряд десятилетий нового времени показывает нам длинный мартиролог революционеров. Тысячи и тысячи гибли в борьбе с царизмом. Их гибель будила новых борцов». Призывал — подражать их бесстрашию и героизму, дать клятву перед их памятником идти по их следам. И провозгласил лозунг: «Победа или смерть».

Именно так стоял вопрос в восемнадцатом году.

Красная площадь.

Мавзолей Ленина.

Планета давно привыкла к этой неотъемлемой частице сегодняшней Москвы, навечно вписавшейся в неповторимый ансамбль Красной площади.

Мавзолей стал символическим обозначением центра мирового революционного движения, памятью России, памятью Мира, памятью Человечества.

Проект его, как мы уже писали, принадлежит академику Алексею Викторовичу Щусеву. Писали и о том, что поначалу Мавзолей был деревянным.

Затем его заменили другим, точно воспроизводящим архитектурный облик деревянного, но облицованным черным и серым лабрадором и красным украинским гранитом. Таким образом, общая композиция сохранилась, но увеличилась монолитность здания.

Мрамор, порфир, Лабрадор и габронит — из карьеров Украины, венчающая Мавзолей плита — из красного порфира Карелии, колонны — из различных пород гранита, привезенного из многих, если не всех республик страны.

Над дверями, ведущими в Мавзолей, плита черного гранита.

В нее врезано (из красного полированного гранита) единственное слово —

ЛЕНИН.

Сюда, в Мавзолей, в марте 1953 года был внесен второй саркофаг.

Со Сталиным.

Сталин лежал рядом с Лениным.

И на Мавзолее к слову «Ленин» добавилось: «Сталин».

Спустя несколько лет после Двадцатого съезда, по решению государства, саркофаг с телом Сталина был вынесен из Мавзолея и Сталин похоронен в земле у Кремлевской стены.

На гранитной плите Мавзолея осталось одно, единственное — ЛЕНИН.

Ленин был и остался — единственным.

Надежда Константиновна Крупская жила на территории Кремля и часто посещала Мавзолей.

Борису Ильичу сообщали о предстоящем визите, и он немедленно выезжал, как бы ни был занят на кафедре биохимии или в лаборатории.

Как-то она позвонила в комендатуру, что придет. Борис Ильич ждал ее, и они вместе подошли к саркофагу.

Долго всматривалась в знакомые черты. Потом повернулась к Збарскому, тихо сказала:

— Борис Ильич, он все такой же, а я так старею…

Через полгода, в 1939 году, она умерла.

…Борис Ильич говорил мне:

— А вы знаете, Сталин после войны так ни разу и не вошел в траурный зал. Когда на Красной площади были парады и демонстрации, несколько раз предупреждали, чтобы я был готов встретить Сталина, если он задумает спуститься к саркофагу. И всегда в эти дни я ждал его там, в Мавзолее. Но за все эти годы в траурный зал он не спустился.

— Чем вы объясняете?

Пожал плечами.

— Не могу вам сказать.

— Но все-таки?

— Может быть, боялся…

— Чего?

— Смерти. — И помолчав: — Пойдемте-ка пить чай. — За чаем рассказывает: — А знаете, меня преследуют сны. Вечные сны, от которых просыпаешься со страшным ощущением тревоги. Дело, очевидно, в том, что всю жизнь все 24 часа я подключен к Мавзолею. Я сам дал распоряжение — если даже муха влетит в саркофаг, заниматься ее удалением без меня категорически запрещаю. Если она влетала, мне тотчас же звонили по телефону: «Борис Ильич, высылаем машину, муха в саркофаге». И я вскакиваю и мчусь как сумасшедший…

Борис Горбатов писал:

«Мы медленно идем мимо ложа Ленина, нас много, и нам даны короткие секунды… как много мыслей проходит в эти короткие секунды здесь, у порога бессмертия…»

ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ БОРИСА ИЛЬИЧА в эти годы не блистала счастьем.

Еще там, в имениях Саввы Морозова, он поставил верный и точный диагноз, когда с печалью обнаружил трещину в своих отношениях с Фанни Николаевной, предсказав сам себе, что трещина может обернуться пропастью и привести к неизбежному краху.

Так и произошло.

Обаятельная каменец-подольская гимназистка с черным бантом была его любовью, первой и единственной, он относился к ней трепетно, преданно, надеясь обрести в ней не просто жену, но и единомышленника, человека, разгадавшего одержимость его натуры, требовавшей действия, непрерывного горения, поиска, страстного увлечения научным ДЕЛОМ, которому он отдавал всего себя без остатка.

Этого не было.

Взаимная их отчужденность сказывалась во многом и становилась все тягостней.

Приезд матери Бориса Ильича в Тихие Горы и брошенная ею фраза — решили. Все точки над «i» были поставлены.

Должен был последовать развод.

И он фактически последовал. В 1922 году.

Борис Ильич настоял на том, чтобы их десятилетний сын, Илюша, Элик, как его ласково называли в семье, остался с ним.

Согласилась.

Тут же Борис Ильич облегчил ей будущее существование, поддерживая ее материально.

Некоторые из его друзей в глубине души полагали, что он еще может изменить принятое ими обоими решение, ведь они знали, как он ее любил.

Нет, теперь отношения были строго официальные.

Со свойственной этому мягкому человеку твердостью он к этому вопросу никогда не возвращался.

Поселился он в эти далекие годы, как мы уже говорили, на Воронцовом Поле, там, где был прекрасный особняк крупного промышленника Вогау.

Особняк Вогау был сожжен в 1914 году в русско-германскую войну во время немецкого погрома. На его фундаменте построен Физико-химический институт им. Л. Я. Карпова. Здание Биохимического института принадлежало ранее компаньону Вогау — Гуго Марку, который в 1914 году пожертвовал свой особняк под научный институт, благодаря чему он и уцелел.

Борис Ильич жил с десятилетним Эликом, катавшимся на самокате по дорожкам красивого палисадника.

Жил на холостяцкую ногу, звал гостей радушно и с удовольствием, в час обеда приходил к нему живший в соседнем доме друг его, старший и дорогой, академик Алексей Николаевич Бах, общение с которым доставляло наслаждение.