Александр Штейн - И не только о нем...

По рассказам невестки, Евгения Борисовна за все эти драматические минуты не проронила слезинки, была сдержанна и внутренне собранна, и даже пришедшие за нею не могли этого не ощутить. Все, что было описано при ее аресте, было конфисковано после ее осуждения…

МИХАИЛ ИЛЬИЧ РОММ снимал на «Мосфильме» по моему сценарию двухсерийную эпопею — «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы».

В эти труднейшие годы жизнь и работа свели меня с одним из крупнейших наших кинорежиссеров и личностью во всех смыслах замечательной.

Михаил Ильич — это череда знаменитых картин, в их числе такие, как «Пышка» по Мопассану, «Мечта», как «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», как «Улица Данте» и «Девять дней одного года», как документальная лента «Обыкновенный фашизм»…

Ромм снимал фильм в двух сериях.

Две серии — это было тогда настрого запрещено. Говорили вполголоса в кулуарах, будто бы запрет возник из-за того, что Сталину было утомительно смотреть «длинный кинематограф», и будто бы он выразил министру кинематографии И. Г. Большакову по этому поводу свое неудовольствие.

Но вот беда — нам с Михаилом Ильичом никак нельзя было уложиться в одну серию: в сценарии взят громадный и важный отрезок исторического времени, и Черное море, и Средиземное, действие и при Екатерине, и при Павле, и даже при Александре, и Турция, и Великобритания, и Рим, и Греция. Художественный совет министерства (он был создан по инициативе Сталина, раздраженного несколькими неугодными ему картинами, тотчас же раскритикованными соответствующими постановлениями) не позволил делать две серии, несмотря на все высказанные нами и Михаилом Ильичом упорные возражения. Голосование за одну серию было, как теперь принято говорить, «однозначным». Мы были в полном отчаянии. Министр после конца заседания подошел к нам, прощаясь, и, понизив голос, сказал:

— Напишите письмо Сталину. — И еще тише добавил: — Покороче.

После нашего поражения, так через недельку, секретарь министра позвонил, сказал, что соединяет с Большаковым.

— Товарищ Штейн, — сказал министр. — Письмо передано. До свидания.

Я уехал в Кисловодск, сокращать и портить сценарий.

Приехал туда знакомый кинорежиссер, сообщил невеселую весть. Все двухсерийные сценарии порублены, никакие доводы во внимание не принимаются.

А еще через два дня пришла «молния»:

«Разрешены две серии. Ромм».

Позже, в Москве, одержавший победу министр сказал мне по секрету: ему было ранее известно, что Сталин прочитал в той же ленинградской «Звезде» мою пьесу «Флаг адмирала», на основе которой был написан сценарий, пьеса понравилась, отсюда и дальновидный совет И. Г. Большакова — написать письмо.

Так что даже и тогда не было правил без исключения.

Торжествующие, мы с Михаилом Ильичом, после трех месяцев напряженного труда, представили снова художественному совету сценарий — но уже режиссерский и, конечно, в двух сериях.

Кто-то из неосведомленных членов совета сразу же выразил свое, мало сказать, недоумение:

— Товарищи, признаться, я и не знаю, как расценить поведение автора и режиссера. Мы ведь единогласно проголосовали за одну серию! Что же это — вызов всем нам или демонстрация?

Тут председательствующий налил себе боржоми, отпил глоток и, постучав карандашом по столу, негромко, но внушительно сказал:

— Вопрос о двух сериях с обсуждения снимается. Какие будут замечания по существу?

И после небольшого замешательства члены художественного совета стали высказываться по существу.

НАЧАЛИСЬ СЪЕМКИ. Я жил тогда на улице Немировича-Данченко, в центре, а Михаил Ильич в Замоскворечье, на Большой Полянке. Тем не менее, начав снимать фильм на «Мосфильме», на Потылихе, он не однажды делал крюк, заезжая к автору перед съемкой очередной сцены проверить еще разок текст, что-нибудь поправить, что-то добавить или убавить — вот какие были идиллические времена мира, дружбы и согласия драматурга и режиссера…

Мы с ним, как правило, находили общий язык и он уезжал довольный.

13 января 1953 года раздался обычный в этот час роммовский звонок в дверь, я открыл — и не узнал Михаила Ильича.

Куда делись его мужественная осанка, живость взгляда, энергичность движений? Взгляд потухший, обычной собранности и подтянутости как не бывало, пальто на нем висело. Глянул на меня мертвым глазом.

И задал вопрос почти такой же, что не раз задавал в эти годы Борис Ильич Збарский:

— А вы что, «Правду» сегодня не читали?

И вынул из кармана пальто газету.

Бросилось, резануло название: «Арест группы врачей-вредителей».

С трудом дочитал я до конца сообщение ТАСС об аресте врачей, виновных в смерти А. Жданова и А. Щербакова. Они сознались во всем. И в том, что собирались умертвить Маршалов Советского Союза Василевского, Говорова, Конева. И что они — агенты международной еврейской буржуазно-националистической организации «Джойнт». И что получали указания через врача Шимелиовича и «еврейского буржуазного националиста Михоэлса»…

В списке арестованных были названы известнейшие врачи, в том числе л е ч и в ш и е Сталина, — трое русских, шесть евреев.

— Вот так, Петрович, — устало произнес Ромм и посмотрел на часы. — Я опоздаю на съемки. — Он открыл дверь на лестницу, обернулся. — Это очень плохо. Это так плохо, что… — и, недоговорив, ушел не оглядываясь, только яростно хлопнул дверью…

В день годовщины смерти Ленина под его, Ленина, портретом был напечатан указ. Женщина-врач, фамилия ее — Тимашук. Ее наградили орденом Ленина — «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц».

25 января 1953 года «Огонек» в передовой статье, названной «Бдительность и еще раз бдительность!» (с восклицательным знаком), подробно прокомментировал с связи с подвигом врача Тимашук злодеяния «извергов человеческого рода», «наемных агентов иностранных разведок», которые «растоптали священное знамя науки, осквернили честь ученых». «Группа извергов» состояла, оказывается, из «давнишних агентов иностранных разведок».

«Жертвами этой банды пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков. Врачи-убийцы установлением пагубного режима и неправильным применением сильнодействующих лекарственных средств довели до смерти выдающихся партийных деятелей. Преступники старались подорвать здоровье и вывести из строя руководящие советские военные кадры. Неописуемо чудовищны преступления врагов народа! Гнев и омерзение охватывают всех честных людей, узнавших о злодеяниях наемных убийц, скрывавшихся под личиной профессоров медицины…»

Читал ли Борис Ильич Збарский все это о «подлых отравителях, продавших душу и тело международному империализму», как было сказано в «Огоньке»?