Анджей Монастырский - Шашечки и звезды

Услышав это, Кондратюк обрадовался.

«Вот орлы, — подумал он, — свое сделали и товарищам помогают. С такими хоть куда… Да что там! С ними и война не страшна и уж во всяком случае — воевать можно!»

Было уже за полночь, когда последние группы механиков разошлись по домам. На поле остались лишь машины, готовые к старту. И трудно было в них узнать самолеты, несколькими часами ранее возвратившиеся с заданий.

Апрельская ночь близилась к концу. Часовой, охранявший самолеты, зябко поежился и быстрее зашагал по летному полю. На рукав гимнастерки упала капля росы. Он остановился, стряхнул ее и продолжал обход своего участка.

Что-то показалось ему необычным, и он осмотрелся. Казалось, что стороны горизонта перепутались: небо светлело с двух сторон — с востока и запада. Глухие отзвуки орудийной канонады доносились с запада, а на востоке утренняя заря пробивалась сквозь тучи дыма над горящим городом.

Восток, однако, разгорался все ярче. На аэродроме становилось оживленнее. Первые группы механиков появились уже в половине четвертого. Сколько же они спали? Три, а может быть, два часа… Теперь они уже были на своих местах…

Боевая задача на сегодняшний день была несложной: группами в составе четырех — шести самолетов прикрывать действия наземных войск в районе Ораниенбург, Креммен, Вельтен, сопровождать штурмовиков в их действиях по уничтожению объектов противника в районе Нойруппин, Виттшток, Виттенберг, одновременно проводя разведку.

«Завтрак у фрицев», как называли летчики утренние вылеты для сопровождения штурмовиков, прошел, как обычно. При перелете линии фронта их взгляду открылась захватывающая картина: наши наземные войска перешли в атаку. Окутанная клубами дыма и огня, пульсирующая разрывами линия фронта медленно, но неуклонно продвигалась все дальше на запад. Огневые полосы «катюш» насквозь прошивали линии обороны и опорные пункты врага. Сверху все это было видно как на ладони. Отчетливо различались даже отдельные группы отходящих солдат противника.

Штурмовики трудились на совесть. Они тщательно выбирали цели, производили их оценку, дабы не растрачивать попусту бомбы, а затем выстраивали над целями свою смертоносную «карусель». С четкостью и безотказностью выверенного механизма они обрабатывали объект за объектом. В это же время «яки» заботливо кружили над своими подопечными. Словом, взаимодействие было налажено идеально. А перед возвращением на базу уже по традиции проводилась «свободная охота».

Выполнив задание, Еремин с Красуцким решили по пути домой пройти поближе к Берлину. Город был окутан густой завесой дыма. Они пролетели над его западными окраинами на высоте двух тысяч метров. Сверху Берлин выглядел серым пятном, покрытым бурыми проблесками пожаров. Тучи дыма полностью изменили очертания города, и казалось, что он стал еще больше. Столица третьего рейха, окутанная дымом и стиснутая в кольце окружения, задыхалась в предсмертной агонии, и не существовало той силы, которая могла бы прийти на помощь этому городу. Напрасными оказались попытки генералов Венка, Штейнера и фельдмаршала Шёрнера. Немалую роль в том, что они были биты, сыграли польские летчики.

Красуцкий смотрел на исчезающие за спиной очертания Берлина. Вот и пришел час расплаты за сотни советских и польских городов, сожженных и разоренных гитлеровцами, за разрушенную Варшаву. Такое же чувство охватило и Еремина. Однако оно не мешало трезвому расчету летчика: горючее было на исходе, и возникла опасность не дотянуть до своего аэродрома в Бяленгах. Красуцкий не на шутку занервничал, но Еремин успокоил его.

— Что ты волнуешься, чудак! Да наши сейчас, наверное, в Берлине, а уж здесь-то они наверняка. Вот найдем какое-нибудь летное поле и сядем, только смотри в оба!

Спустя несколько минут Еремин воскликнул:

— Вижу аэродром! Садимся.

Действительно, на восточной окраине города виднелось огромное летное поле. Широкие бетонированные взлетные полосы, разбегавшиеся в разные стороны, были свободны. Их окружали многочисленные ангары и другие постройки, часть из них была разрушена. По соседству с дорожками и на площадках, предназначенных для стоянки самолетов, было видно много различного оборудования. Там же стояло несколько машин, а в остальном аэродром выглядел безлюдным и спокойным.

Горючее кончалось, и выхода, собственно, не было: либо садиться здесь, на широких, удобных лентах бетона, либо продолжать полет с риском приземлиться неизвестно где и при каких обстоятельствах. Они еще раз облетели аэродром на небольшой высоте. Немцев нигде не было видно, и это обстоятельство окончательно определило решение Еремина.

— Держись рядом! — скомандовал он. — Садимся парой.

Уже снижаясь, они тревожно и внимательно наблюдали за аэродромом. Все было тихо и спокойно. Никакого движения, никакой стрельбы. «Отлично! — подумал Красуцкий. — Наверняка наши здесь уже побывали».

Они приземлились с завидной синхронностью, как на показательных выступлениях по высшему пилотажу. Давно уже не садились они на такой ровной и гладкой поверхности.

— Как на скатерти! — восхищенно произнес Красуцкий.

Крыло в крыло они катились по широким и почти неповрежденным полосам. Но почему здесь все словно вымерло. Неужели на всем аэродроме нет ни одного человека? Однако самолеты стоят. Где же в таком случае механики?

Теперь, когда они приглушили двигатели, до их слуха донеслись звуки перестрелки, ведущейся где-то поблизости. Да это совсем рядом, даже видны отдельные вспышки и разрывы снарядов!

В тот момент, когда оба самолета остановились, из ангара вдруг показалась красная пожарная машина и на полном ходу понеслась в их сторону.

— Костя, смотри какая машина! У нас таких нет!

— Точно. И что-то я не вижу самолетов с нашими знаками!

— Что за черт! Неужели мы к фрицам сели?

Но Еремин уже не раздумывал.

— Саша! Поворот на сто восемьдесят! Приготовься к взлету!

— Понял!

Ясное дело, любая, даже самая неопределенная, посадка в незнакомом месте лучше, чем неизбежный плен или смерть от рук врага. Заворчали двигатели. Послушные машины стали разворачиваться. Тем временем красный автомобиль приблизился почти вплотную. Из кабины высунулся солдат с пистолетом в руке. Он почему-то не стрелял, а лишь махал рукой, в которой держал оружие, и что-то кричал во весь голос, отчего его лицо сделалось багровым. Своим видом он вовсе не напоминал немца. При виде его оба пилота повеселели.

И уж совсем сделалось легко на душе, когда они услышали, как он во все горло закричал по-русски:

— Вы что, с ума сошли, летчики? Удирайте отсюда к чертовой бабушке! С другой стороны аэродрома немцы! А ну давай отсюда!