Анджей Монастырский - Шашечки и звезды

— Ну и какие результаты?

— Ничего, к сожалению, — печально произнес в ответ майор Волков. — Более часа крутились в воздухе, и никаких следов.

— А смотрели внимательно?

— Как только могли. А потом начало смеркаться, видимость уменьшилась до двух-трех километров. — Расстроенный, Еремин махнул рукой.

Оставив самолет на попечение механиков, летчики побрели в сторону деревни.

Ни Красуцкий, ни Еремин даже не притронулись к ужину. Бородаевский несколько раз ткнул вилкой в тарелку и медленно отодвинул ее. В столовой было удручающе тихо. Они вышли из помещения и закурили. Друг на друга не смотрели, но мысли у всех были об одном — Славек, всегда жизнерадостный, веселый… Погиб, и когда: в самом конце войны!

— Ну, гады! Теперь держитесь! Пусть только кто-нибудь из вас попадется мне! — Красуцкий прерывисто дышал, его губы дрожали.

— Такого пилота потеряли… — Василий нервным движением сунул руки в карманы.

— И такого товарища, — добавил Еремин.

— Ладно, пошли к нам. Что здесь стоять на дороге, — предложил Александр.

Миновав два дома, они вошли в небольшой дворик. Скрипнула калитка, висевшая на одной петле. Скрип был настолько неприятным, что Костя вздрогнул.

В небольшой комнатке они застали Ваню Зимакова, Павку Журбенко, Женю Пирогова и Колю Федина. Летчики молча сидели за столом. Увидев вошедших, никто не шелохнулся.

Они уселись, где смогли найти место. Коля нагнулся и вытащил из чемодана под кроватью бутылку. Разлил и молча показал рукой. Все встали и выпили.

У них не было слов, чтобы выразить все, что они чувствовали. Скорбь и гнев, боль и ненависть — эти чувства переполняли их, взывали к отмщению. На своем боевом пути они теряли немало товарищей, но гибель Славека переживали особенно тяжело.

Тишину прервал Зимаков:

— Помните, как мы в Карловке клуб организовали?

— А он больше всех старался…

— И во время первого выступления так волновался…

— А вечер в Прилуках?

— Мне больше всего запомнилось, как он в Кутно стихи читал…

— Да, ребята, какой парень был!

— Кажется, совсем недавно, — сдавленным голосом сказал Красуцкий, — совсем недавно мы вместе пришли в полк из школы, а сегодня уже — «был»…

— Вася, нужно семье сообщить.

— Только не я! Пусть это Волков сделает или сам «дед». Я не смогу… — Бородаевский сдвинул брови и отрицательно качнул головой.

Еремин встал и вытянул перед собой руку.

— Товарищи! Поклянемся памятью хорунжего Скибины отомстить за него так, как подобает летчикам и друзьям.

Все разом поднялись и сплели руки в крепком солдатском рукопожатии.

Потом Красуцкий пошарил в карманах и вынул любительскую фотографию. Все склонились над ней. Улыбающийся Славек, стоящий рядом с Костей, глядел на них.

— Когда снимали?

— В феврале, в Рогани.

Снимок обошел всех, потом Красуцкий взял фотографию и написал на обороте:

«Погиб над Берлином 24 апреля 1945 года».

Он еще раз всмотрелся в фотографию и вложил ее в конверт.

— Завтра напишу его матери. И снимок отправлю.

За окнами опускалась ночь, и дрожащее далеко на горизонте зарево пылающего Берлина освещало ее. Где-то в той стороне, далеко от своих, погиб Славек Скибина.

Война не любит сентиментальностей, долгих переживаний и скорби. Да для этого на войне и времени нет. Если кто-нибудь выбывает из строя, нужно подавить в себе даже самое неутешное горе и плотней сомкнуть ряды. Для воспоминаний будет время после победы. Оставшиеся в живых почтят тогда память погибших.

Во время воздушного боя, в котором участвовал соседний 10-й полк, были сбиты три вражеских самолета «Фокке-Вульф-190». Наши потери составили две машины. Погиб и один пилот. Несмотря на горечь утраты, летчики должны были выполнять поставленные перед ними задачи. А сделать предстояло немало.

Утро 26 апреля наконец порадовало летной погодой.

Первой вылетела группа из шести экипажей под командованием капитана Грудзелишвили, которая должна была провести разведку в районе Лойенберг, Нитцов, Ринов. Уже находясь за линией фронта, летящий в последней паре Красуцкий доложил:

— Внимание! Слева, высота тысяча метров, четыре «мессершмитта».

Шота отреагировал молниеносно:

— Пономарев! Парой набрать высоту, атаковать!

— Понял, — отозвался Миша.

Он потянул ручку на себя и влево. Мотор тяжело взревел, самолет завалился на левое крыло, а затем взмыл вверх. Вслед за Пономаревым устремился и Красуцкий, повторив маневр своего ведущего.

Тем временем четверка Ме-109 разделилась на две пары, приготовившись к отражению атаки. Однако Пономарев уже успел набрать высоту и под прикрытием небольшого облачка ринулся на противника. Прямо перед ним в прицеле четко рисовался силуэт вражеского самолета, но пилот не нажимал на гашетку. До цели было еще далеко. Сейчас необходимо атаковать наверняка, иначе противник мог ускользнуть.

Самолет стремительно приближался к машине фашиста, которая с каждым мгновением все увеличивалась в перекрестии прицела. Пономарев хладнокровно высчитал поправку на опережение и…

Есть! Он нажал на гашетку, и в ту же секунду самолет задрожал от выпускаемой очереди выстрелов. На черном кресте, намалеванном на вражеском фюзеляже, запрыгали яркие точечки попаданий. Миша ударил еще одной короткой очередью и отвел машину вправо, давая возможность атаковать своему ведомому.

Теперь вражеский самолет виден в прицеле Красуцкого, который выпускает в него две очереди. Сквозь стиснутые зубы он шепчет:

— Это тебе за Скибину! А вот еще за Скибину…

Вражеский самолет, окутанный дымом, начинает снижаться. Александр делает еще одну поправку и готовится выпустить в него третью очередь, которая должна стать последней…

— Саша, внимание! — слышится в наушниках. — «Рама»!

Это голос Пономарева. Красуцкий автоматически рвет на себя рукоятку штурвала и ныряет в спасительную тучку, находящуюся над головой. Осмотреться по сторонам уже нет времени, пулеметные очереди «фокке-вульфа» проносятся где-то поблизости. На помощь товарищу спешит Пономарев, но Александру в облаках удается уйти от своего преследователя. Задымивший «мессер» отвалился куда-то в сторону. Как он рухнул на землю, в пылу борьбы никто не видел.

Над районом разведки летчики присоединились к основной группе.

В это время другая группа самолетов прикрывала с воздуха передвижение наших войск в направлении Заксенхаузен, Флатов, Науэн, а третья сопровождала штурмовики 8-го полка, поддерживая их атаки в районе Беетц, Нойруппин, Либенвальде.

Кружа в воздухе и прикрывая штурмовики от неожиданного нападения вражеской авиации, летчики с удовольствием наблюдали за четкими действиями своих коллег. Образовав так называемую «карусель», горбоносые «илы» поочередно наносили удары по огневым точкам, станционным постройкам, составам на железнодорожных путях. В результате их налета все превращалось в сплошное месиво из клубов дыма, обломков металла, развалин зданий и вывороченной земли. «Карусель» действовала безотказно. Едва один штурмовик выходил из пике, как тотчас же за ним появлялся следующий.