Тотырбек Джатиев - Дика

Отец встретил ее недоверчиво.

— Это правда, что ты едешь в Москву? — спросил он.

— Правда, отец! Меня выбрали делегатом на съезд. — Волнуясь, Илита прикрыла лицо руками. — И все столько хорошего говорили обо мне, прямо совестно было слушать…

— Чего же тут совеститься? Ты эту честь заслужила, — возразила мать, собирая на стол ужин. — Садись, доченька, поешь. Устала, наверно…

— Делегатом… — проворчал отец. — А не слишком ли тебя поднимают? Мы уже отправляли делегатов в Москву к Михаилу Ивановичу Калинину. Пожилые, почтенные люди поехали — Цымырза́, Хату́, Уа́линка, наш председатель колхоза…

— Это были колхозные делегаты, отец, — заговорила Илита. — Помнишь, когда в Фарн приезжал Калинин, ему начислили трудодень. Так вот, Цымырза, Хату, Уалинка и председатель колхоза ездили в Москву, чтобы передать Михаилу Ивановичу зерно, шерсть, мед. Я слышала, что Калинин принял подарок и передал все продукты детскому саду. А сейчас в Орджоникидзе были выборы делегатов от всей Осетии. Мы будем утверждать новую Конституцию!

Крим смотрел на дочь внимательно, серьезно. Ни тени улыбки не было на его лице.

— А кого еще выбрали? — спросил он.

— Из Фарна? Мылыхо Цораева.

— Ах, Мылыхо! — Крим удовлетворенно кивнул головой. — Он, конечно, достоин. А вот с тобой, право слово, поспешили! Неужели во всем селении не могли найти человека более серьезного? Быть на съезде, обсуждать государственные дела, выносить решения — для этого надо обладать мужским умом! А ты еще совсем девчонка…

Ну, насчет «мужского ума» отец явно перегнул палку. Хоть у многих звеньевых и мужской ум, однако Илита с подругами оставила всех их позади. В одном отец прав: молода она, чтобы на равных разговаривать с самыми мудрыми, самыми знатными людьми страны.

Сказать по чести, Илита и не предполагала, что ее изберут делегатом на Чрезвычайный съезд. Она была поражена, когда в зале назвали ее имя, а затем все присутствующие дружно проголосовали за нее…

Конечно, старый Крим ворчал только для вида. В глубине души он был рад за Илиту, гордился ею. Растут дети, мужают, слава, словно ручной сокол, садится к ним на плечо. С той поры как семья перебралась в долину, жизнь наладилась. Появился достаток. Дети выучились. И Крим рад, что все они нашли свое счастье. О старшей дочери, доярке, жившей с мужем в соседнем селе, не раз писали газеты, хвалили ее. Другая дочь, Катя, по призыву комсомола поступила на Бесланский маисовый комбинат, работает лаборанткой. Это совсем недалеко от дома Крима — стоит только перейти Терек. С этого берега, из Фарна, хорошо видны светлые корпуса комбината.

Крим всегда с интересом слушает Катины рассказы о работе. Оказывается, в цехах комбината из кукурузного зерна изготавливают сахар, крахмал, кукурузное масло… Да мало ли что еще делают на этом предприятии — Крим никогда не мог запомнить всего.

Катя домой возвращается поздно — общественных нагрузок у нее тоже хватает. Бывало, зимой, когда рано темнело, Крим подзывал Илиту: «Ну-ка, дочка, надевай мою шапку, шубу, возьми ружье и беги встречать Катюшу!» Гордясь отцовским поручением, Илита спешила к мостику, что висел над Тереком. Завидев в полутьме фигурку сестры, начинала насвистывать веселую песенку. Да, у Илиты еще в детстве выработался смелый, независимый и гордый характер. С таким характером она многого добьется!

Другие дочери у старого Крима тоже хороши. Зина будет врачом, Тамара мечтает стать учительницей в родном Фарне. И сам Крим, несмотря на годы, не думает уходить на покой — сколько еще надо построить и жилых домов, и колхозных помещений. Руки у него крепкие — молодые могут позавидовать. Они уверенно держат мастерок и топор. Глаза тоже видят зорко. В общем, работу его в колхозе ценят. Считай, каждый праздник им с Амой дают почетные грамоты и премии. Нет, теперь жить можно, не то что раньше, при алдарах.

В пути от Орджоникидзе до Москвы Илита подолгу стояла у окна вагона, не переставая восхищаться и радоваться. Как велика и прекрасна Россия! Мимо проносились поля и леса, грохотали мосты, лежали закованные льдом реки, по вечерам сияли бесчисленными огнями города…

Мылыхо Цораев и другие делегаты из Осетии тоже все время тянулись к окнам, с нетерпением ожидая когда же кончится бесконечная, как им казалось, дорога. Всем хотелось поскорее взглянуть на Москву — может, только двое или трое из всей делегации и бывали раньше в столице.

На вокзале их тепло и радушно встретили, рассадили по машинам и отвезли в гостиницу. И хотя был уже поздний час, Илита и две девушки, с которыми она подружилась в дороге, решили пойти на Красную площадь, к Мавзолею Ленина.

Уже зажглись огни; бесчисленными светлыми бусинами фонари разбегались во все стороны — по улицам и площадям огромного города. Падал снег, пронзительный холодный ветер взметал белые языки и, крутя и расшвыривая их, гнал поземку по брусчатке Красной площади. Поднимались в небо шпили Исторического музея, над круглым куполом за стеной Кремля трепетал в свете невидимых прожекторов красный флаг.

А вот и Мавзолей. Илита и ее подруги остановились, не в силах отвести взгляда от больших букв на мраморе: «Ленин».

По обе стороны Мавзолея, присыпанные снегом, выстроились голубоватые ели.

Вдруг, нарушая тишину площади, звонко и сильно ударили куранты на Спасской башне. И тотчас же в воротах показались три красноармейца. Они шли, печатая шаг, по-парадному вскидывая ноги. Вот прошагали мимо Илиты и ее подруг. Вот приблизились к Мавзолею и стали на пост у дверей.

Это была смена караула.

Илита смотрела на твердые, мужественные лица красноармейцев, охранявших покой Ленина, и завидовала им. Доверили бы этот пост ей — хоть на часок!

Мрамор Мавзолея был покрыт морозным инеем, но имя вождя по-прежнему ясно выделялось на камне. Илита повторяла про себя: «Ленин». И еще раз — «Ленин», и мысленно связывала с этим великим именем всю свою небольшую жизнь: историю создания Фарна, пионерские дела, школу, поездку в Артек, работу на кукурузных полях…

В гостиницу они вернулись поздно. Илита долго не могла уснуть — ворочалась с боку на бок, вставала, пила воду. Но уснуть все же было надо: утром открывался съезд, хотелось, чтобы внимание и память были ясными. Она уснула после того, как куранты на Спасской башне пробили два. Но спала она тоже беспокойно: боялась, как бы не опоздать к открытию съезда. Утром долго расчесывала перед зеркалом волосы и заплетала свою длинную черную косу. Нарочно отпустила ее и, глянув в зеркало, удивилась: коса чуть ли до щиколотки не доходила. Потом надела специально сшитый к съезду национальный костюм с позолоченными застежками на груди, новые туфли, накинула на плечи нарядную косынку.