Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

— Техника! Правда?

Но начали запуск — мотор не работал.

— Дело труба, — сказал офицер.

Таня снова молча осмотрела каждую деталь. И обнаружила пробитую свечу цилиндра. К счастью, в бортовой сумке нашлась запасная. Свечу заменили, и мотор заработал.

Осмотрев воздух, Таня взлетела. Через двадцать минут они приземлились на своем аэродроме. Задание было выполнено.

Офицер поблагодарил летчицу за смелость, находчивость и выдержку, проявленные в ответственном полете, и попросил командование полка занести благодарность в личное дело Макаровой.

Это заслуженное поощрение не обрадовало Таню. Она, конечно, приняла от подруг поздравления — в ту пору благодарность в личном деле была событием. Но в задушевную минутку наедине с Верой сказала:

— Когда всем горько, зачем же меня-то баловать?! Потом несправедливо: все девушки не меньше делают. Нельзя меня выделять.

Вера ответила раздумчиво:

— Всегда мне кажется, что правильно ты, Таня, рассуждаешь. А сейчас нет. Не знаю, как тебе это объяснить… Благодарность? Награда? Ведь это не только приятно тебе… Это напоминание всем нам делать дело еще лучше.

Таня взглянула на Веру острым, серьезным взглядом, сказала без улыбки:

— Штурман, ты и есть штурман! И тут ты как положено направила.

Двоюродная сестра Веры Белик, Анна, в войну приютилась у родственников мужа в станице Ивановской. По хозяйству справлялась, пасла корову по бурьянам в проулках — страшно было пойти с нею в степь, отбиться от жилья, от людей. С народом как-то спокойней. Народу в Ивановке густо: кроме беженцев, как сама Анна, и местных еще целый летный женский полк на постое.

Хотя земля гудит от дальней канонады, иногда прямо-таки вздыхает под ногами, а все думается: коли вон по тропочке идет девушка в военной форме, ладная такая, подбористая, сразу видно — боевая, и беззаботно кувшинчиком помахивает — за молоком собралась, — значит, нет пока настоящей опасности. Не впервой. Анна видит девушку, лица, правда, не разобрала — по стати запомнила. Красавица! Молоденькая.

Ни с того ни с сего женщина дернула поводок коровы, взмахнула хворостиной. Ох, война — горе лютое! До слез дорога незнакомая девушка. А ведь что может быть?! Вернется она сейчас к своим подружкам, попьют они вместе парного молока, любая хозяйка и сливок нальет, не пожалеет — холодные сливки с погребицы тоже хороши. Словом, поужинают девушки.

Каждую полночь идет работа. В темноте начинают урчать моторы. Сначала по земле волна тревожного, приглушенного урчания прокатится, потом в небо взмоет и потонет вдали. Вся станица знает: «Ушли на задание». В самое пекло улетают еженощно девчоночки каких-нибудь семнадцати-восемнадцати лет от роду. Добровольцы. Как сестра Вера.

Где-то ты, Верочка?

Рано оставшись сиротой, выращенная Вериными отцом и матерью, Анна считала Веру родной сестрой. Но война раскидала, разбросала родных. О Вере известно лишь в общих чертах. Из Москвы, из института, куда поступила после школы первой из семьи Беликов, Вера попросилась на фронт. Письма ей нужно теперь адресовать: «Действующая армия. Полевая почта №…»

Необъятен фронт. Неизвестно, где, в каком огненном поле такой номер почты. Да и что напишешь Вере, самоотверженно любящей близких, если сама ничего не знаешь о них.

Вспомнилось почему-то, как несла Вера во время обеда — за столом семеро ребятишек мал мала меньше — с мангала во дворе кастрюлю перлового супа и обварилась. Споткнулась, кастрюлю к себе прижала и — плеснула на грудь… Впопыхах ожог солью вместо соды присыпали. А Вера успокаивала мать: «Не волнуйтесь, мама. Садитесь, кушайте». А с сестренками, плакавшими за нее в три ручья, нашла силы шутить: «Так и знайте, будет у нас жидкий суп. Очень вы его слезами разбавляете». На Лиду, слишком расчувствовавшуюся, прикрикнула: «Какой ты младшим пример подаешь?»

Сама Вера всегда была примером. Даже мальчишки к ней прислушивались, у нее учились. Как же было не учиться, когда не отец, не мать, а Вера выручала из любой беды! С Федором, братом, — сейчас он танкистом на фронте — однажды приключилась история: забрали в милицию, потому что катался на трамвае без билета. Самое страшное: с родителей потребовали бы штраф. И не признавался Федюшка, кто именно заменяет ему родителей. Дружков папы с мамами повыкупали. Федя сидит в холодной. Чтобы слух не дошел на завод, не расстроил Лукьяна Филипповиче, Вера отпросилась с уроков — кинулась в милицию объясняться. Кто она? Ученица восьмого класса. Худая, невзрачная. И куда? В милицию. От страха-то, наверное, ноги подкашивались, но шла. Пришла и сказала милицейскому начальнику: «Отпустите брата. Он больше не сглупит. Ручаюсь». «Смотри, — сказал милицейский начальник Федору, — оправдай ручательство. Сестра у тебя молодец. Будешь брать с нее пример, сам молодцом станешь!» И отпустил.

Все в семье любили и уважали Веру, а Федор с той поры вовсе беспрекословно слушался. Выше крыши вымахал детинушка, а что Вера скажет — так тому и быть. В одном только — правда, шуточном и не важном — не могла Вера взять верх. В дом к Беликам ходило много молодежи: к одному — приятель, к другому — тоже. Вера постоянно с кем-нибудь из одноклассников занималась. Чаще прочих заходил паренек с рыжей шевелюрой, словно огонь. Стоит ему показаться — ребята кричат: «Пожар! Пожар!» Вера сначала не понимала: «Какой пожар? Где?» Потом Федор выложил ей: «Вон твой Пожар идет». Вера попыталась усовестить: «Нельзя человека этаким прозвищем обижать». Снедаемый чувством ребячьей ревности к парню, которому сестра уделяла чересчур много внимания, Федор отрезал: «Не звать же его рыжим чертом». Вера рассмеялась. И остался Пожар Пожаром.

Дружила Вера с Пожаром крепко. Во всяком случае, к экзаменам в институт они готовились вместе и вместе отправились из Керчи в Москву. Ну а как там дальше? Где Пожар — не станет же Вера сообщать. О себе и то писала скупо: «Учусь, где хотела, в педагогическом. Живу хорошо». А потом: «Фашисты Москву бомбили. Прошусь на фронт», «…Уважили просьбу. Пишите мне — Действующая армия. Полевая почта №…».

…Воспоминания о днях юности растревожили Анну. Она кинула поводок на спину корове — иди, мол, Куда знаешь, — заслонила глаза рукой от заходящего солнца, посмотрела еще раз вслед девушке в военной форме, вздохнула.

В этот момент девушка невероятно знакомым жестом вдруг прижала кувшин к груди. Анна обмерла, голоса не хватило закричать: «Голубчики, да ведь это наша Вера!»

А Вера — это была действительно она — резко опустила руку с кувшином, тряхнула головой и побежала к вынырнувшей из-за угла машине-«козлику». Навстречу Вере, прямо в тучу пыли, выпрыгнул из машины какой-то долговязый военный.