Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

Наутро личный состав полка выстроился в коридоре школы, где размещалось общежитие. По случаю праздника прибыли командующий фронтом генерал армии Иван Владимирович Тюленев и генерал-майор авиации Константин Андреевич Вершинин.

Командир полка подала команду «Смирно».

Командующий поздоровался, поздравил с праздником, похвалил полк за хорошую боевую работу. Тридцать девушек-летчиков, штурманов, техников и вооруженцев были награждены именными часами.

После речей, перейдя на неофициальный тон, генерал Тюленев спросил Бершанскую:

— А что же я не вижу на празднике вашего гостя, инициатора подарка от ПАМа?

— Для встречи командующего фронтом выстроен личный состав полка. Поэтому гостя и нет в строю, — ответила немного смущенная Бершанская.

— Как же это так? В кои-то веки один мужчина прибыл в полк, и тот в загоне! — шутил генерал. — Разыщите и пригласите его сюда.

Старшина немедленно явился.

— Старшина Костенко по вашему приказанию прибыл! — вытянулся он перед генералом.

Генерал посмотрел на старшину удивленно:

— Кто из нас старше, вы или я? Почему у вас бородища, как у старика?

Саша Костенко стоял, прикусив губу. Разве расскажешь генералу, командующему, что они с другом дали зарок — до конца войны не брить бороды и усов. Конечно, странный был вид у молодца с этакой окладистой бородой и закрученными усами.

— Зачем вам сдалась борода? — настойчиво спрашивал генерал. — Вас же девушки любить не будут. Поцеловать никто не захочет. Как, правильно я говорю? — обратился он к красавице Леле Санфировой.

— Нет! — не растерялась Леля. — Нет, товарищ командующий, такого парня нельзя не любить. За его чудесные руки простишь и дурную бороду.

— Да, золотые руки у памовцев. Замечательный подарок приготовили. Благодарю вас, товарищ старшина, за хорошую инициативу, за самоотверженный труд всего вашего коллектива мастерских! — Тюленев крепко пожал старшине руку и улыбнулся: — Я рад, что ошибся. Поздравляю вас с признанием в женском полку. Этого не легко здесь добиться. Слышишь, Константин Андреевич, оказывается, борода не помеха для доброго молодца! — шутил он, повернувшись к генералу Вершинину. Потом, обращаясь к Бершанской, сказал: — Хороши у вас девушки. Прямо орлы. Вернее, орлицы. Но замечаю непорядок.

Бершанская насторожилась: какой непорядок?

— Женщины должны оставаться женщинами. А они у вас стрижены под мальчишку, все в брюках… Так не годится. Пусть девушки делают прически, какие им нравятся. Когда возможно, пусть ходят в юбках. И сапоги можно подобрать им по размерам. Зачем же изящной девушке носить сапоги сорок третьего размера? Это же по пять пар портянок наворачивать надо. Закажем-ка, Константин Андреевич, всему полку форму и сапоги в армейской мастерской, тоже в виде подарка. Кстати, кто та счастливица, кому вручается подарок ПАМа?.

— Командование полка приняло решение вручить самолет экипажу командира звена младшему лейтенанту Макаровой, — ответила Бершанская.

— Кто такая Макарова? Дайте на нее взглянуть.

Таня сделала два шага вперед и стала по стойке «смирно». Сердце у нее замирало совсем не потому, что она стояла перед убеленным сединами генералом, командующим фронтом. Сердце замирало от радости, от желания оправдать доверие.

— Поздравляю вас, товарищ младший лейтенант, с высокой наградой, — пожимая ей руку, сказал генерал. — Желаю вам и дальше так же отлично бить врагов нашей Родины. И долететь на подаренном самолете до самого Берлина.

— Служу Советскому Союзу.

— Раньше девушкам дарили пудреницу или сумочку. А теперь дарят самолет. Вот какое время настало… — задумчиво продолжал командующий. — Самолет… Разве это подходяще для женщины?

— Когда Родина в опасности, лучший подарок для меня — боевое оружие, — сказала Таня.

Генерал заглянул в глубокие, серьезные, с оттенком печали, глаза Тани и подумал: «Неправильно я сказал давеча. Ни на какую орлицу она не похожа… Дитя. А для врага — страшная сила! Победим врага».

На вечере художественной самодеятельности Таня была молчалива. Не стала даже петь, это она-то, признанная певунья. Вера озабоченно спросила:

— Случилось что-нибудь?

— А по-твоему, не случилось?! По-твоему, ай да мы, спасибо нам! — неожиданно вспылила Таня. — По-твоему, мы самые великолепные и ходи раскланивайся. Погоди, погоди, нам еще сапожки — по ножке и шинельку — по косточке, как ты мечтала…

— Таня, ты же знаешь, ни о какой шинели я не мечтала. И вообще мечтать о мелочах нельзя.

— Льзя! Все получается: не льзя, а льзя. Льзя причесочками заниматься… Льзя старшине Костенко думать, что, упаси бог, его девочки с бородой не полюбят… Льзя, льзя! — прямо-таки в ярости повторяла Таня нелепое словообразование.

Вера схватила ее обеими руками за шею и поцеловала.

— Отстань! — Таня сняла с шеи ласковые руки.

— Я бы могла обидеться, если б не знала, что, получая награды, ты всегда свирепеешь! — засмеялась Вера. — Пойду потанцую, сейчас все равно серьезно не поговорить.

— А ты хоть чувствуешь, что надо серьезно? А может, и не надо… — Таня сама не могла понять, что с нею творилось. Во всяком случае, значение подарка ПАМа громадно. Может, Вера права: она словно бы свирепеет — такие сильные чувства ее обуревают. Прямо-таки невозможно терпеть: надо идти, бежать, получать самое трудное задание, выполнять его, чтоб земля вставала дыбом. Ни к чему тут разговоры о малозначительном — хочется, чтобы всеми владел святой боевой порыв.

Хорошо, что среди веселья вечера Ира Каширина прочитала сочиненную ею «Поэму о полке».

Таня отличалась способностью запоминать стихи. Поэма всем понравилась. Ире горячо аплодировали. Тане особенно пришлись по душе строки, посвященные Бершанской и Рачкевич:

Таня даже немножко позавидовала Ире: вот как сумела она выразить всеобщие думы и чувства! А тут в своих не разберешься. Она припомнила историю Иры, целый месяц пробиравшейся по занятой врагом территории, претерпевшей самый страшный страх — попасть в плен.

Тане захотелось поговорить именно с Ирой. Она подошла к ней и своим певучим голосом повторила одну из заключительных строф: