Владимир Широков - Строки, обагренные кровью

Боевая жизнь для Пьянзина началась в первый же день войны, когда он, командир огневого взвода 76-й зенитной батареи, открыл огонь по вражеским самолетам, появившимся над Севастополем.

А вскоре он был назначен командиром 80-й зенитной батареи. Налеты вражеской авиации учащались с каждым днем, и все напряженнее становилась боевая жизнь. Когда враг вплотную подошел к Севастополю, зенитная батарея Пьянзина, как и другие, стала универсальной: теперь приходилось отражать не только налеты фашистской авиации на город, но и поддерживать артиллерийским огнем приморцев и морских пехотинцев, вести огонь по наземным целям — танкам и пехоте врага. Зенитчики Пьянзина сражались геройски и умело: они сбили двадцать один фашистский самолет, кроме того, только в декабрьских боях при отражении второго штурма Севастополя батарея уничтожила до батальона пехоты врага.

И в этом была немалая заслуга командира батареи старшего лейтенанта И. Пьянзина.

В первые дни третьего наступления немецко-фашистских войск на Севастополь Пьянзин неожиданно получил новое назначение.

— Пойдете на 365-ю, — сказал старший начальник. — Командир батареи Воробьев тяжело ранен и отправлен на Большую землю. Обстановка там очень сложная.

Батарея оказалась на переднем крае и уже третий день отбивает атаки пехоты и танков. Надо держаться, держаться до последнего!..

Пьянзин знал: в эти дни под Севастополем было везде нелегко. Но особенно трудная обстановка сложилась на Мекензиевых горах, где враг, не считаясь с потерями, бросал в бой все новые и новые силы, стараясь пробиться к бухте. Здесь на небольшой высоте 60,0, что в полутора километрах южнее станции Мекензиевы горы, и находились позиции 365-й зенитной батареи.

10 июня 1942 года Пьянзин добрался до батареи. В этот день она была окружена гитлеровцами. Зенитчики заняли круговую оборону. Они отражали одну атаку за другой. Там, где было особенно трудно, неизменно появлялся командир батареи. Он управлял стрельбой орудий, был среди бойцов в окопах и дзотах, бросался с противотанковым ружьем навстречу идущим в атаку фашистским танкам.

13 июня, когда в живых осталась горстка артиллеристов, фашистским танкам и пехоте удалось, наконец, ворваться на позиции батареи. Пьянзин, раненный в плечо, продолжал руководить боем. Но силы были далеко не равными. Сотни вражеских солдат и офицеров сконцентрировались на батарее. Они блокировали последние очаги сопротивления. Фашистские танки в упор били по дзотам.

В неравных схватках гибли последние бойцы. И тогда командир принял решение вызвать огонь наших батарей на себя.

Вот что рассказывает о последних минутах этого боя один из немногих оставшихся в живых героев батареи командир орудия И. И. Стрельцов (его, тяжело раненного во время боя, Пьянзин перенес на командный пункт).

«Командный пункт содрогался от взрывов, отовсюду раздавались выстрелы. Пьянзин то уходил, то опять возвращался. Обращаясь ко мне, сказал:

— Ничего, сержант, мы еще повоюем! Не одного гитлеровца отправим на тот свет.

По правде сказать, я сомневался в этих словах, ибо знал, что наши возможности к сопротивлению уже исчерпаны. Старший лейтенант Пьянзин подошел к рации, настроил ее, а потом спокойно начал передавать просьбу открыть массированный огонь по нашей батарее, по командному пункту…»

Так погиб прославленный командир, коммунист Иван Семенович Пьянзин. Но его подвиг бессмертен. Его имя продолжает жить: его носят улицы городов и пионерские дружины, оно навечно занесено в списки личного состава одной из зенитных батарей. Герои навсегда остаются с нами.

П. ПУШКАРЕВ.

9 июня 1942 г.

Родная моя!

Я пока еще цел и невредим. Дальнейшую свою судьбу предрешить в данный момент очень трудно. Тебе известно из сообщений Совинформбюро о том, что у нас творится. Не волнуйся, дорогая, пока мы держимся неплохо. Но если что случится, то так тому и быть. Главное, будь готова встретить все смело, с достоинством. Помни, что мы все являемся активными участниками обороны города-героя, и ты должна будешь гордиться за своего мужа, если он и погибнет. Я лично чувствую себя пока бодро, ни в какие смерти не верю. Надеюсь выжить.

Я безумно хочу видеть всех вас, а для этого надо жить и победить проклятого врага.

Целую крепко, крепко.

В фондах исторической комиссии Севастопольского горкома КП Украины хранится необычный альбом. В нем собраны не фотографии и открытки, а письма. Письма капитан-лейтенанта Сергея Мошенского, командира плавучей зенитной батареи, одного из героев обороны Севастополя.

Их много, писем, собранных женой Мошенского Верой Степановной. Выше приведено последнее, написанное в разгар третьего гитлеровского наступления, в самый грозный период обороны города-героя.

Сын запорожского рабочего, электротехник алюминиевого завода, Сергей Мошенский прибыл служить на Черноморский флот по комсомольскому набору в 1936 году, Проходил службу на линкоре «Парижская коммуна». Потом был послан на курсы усовершенствования командного состава, которые окончил с отличием. С начала войны его назначили командиром строящейся батареи. А батарея эта была необычная — плавучая. Инициатором создания ее был капитан 1 ранга Г. А. Бутаков, внук известного русского адмирала Г. И. Бутакова.

В Севастополе находился построенный на Николаевской судоверфи огромный, водоизмещением около четырех тысяч тонн, учебный отсек. Его и решили использовать под зенитную плавбатарею, чтобы прикрывать Севастополь от налетов вражеской авиации с моря.

Оборудовали плавбатарею быстро — за семнадцать суток.

9 августа на батарее был поднят военно-морской флаг. Официально батарея получила название «Плавучая батарея № 3». 15 августа к батарее подошли два буксира, и сна стала «плавучей».

На следующий день буксиры поставили батарею у входа в Севастопольскую бухту, оградили ее противолодочными сетями. А 17 августа батарея уже встречала метким огнем фашистских стервятников, рвавшихся к Севастополю. Гитлеровские летчики, не ожидавшие встретить здесь никакого сопротивления, растерялись, сбросили мины в море и повернули назад.

Потекли полные напряжения боевые будни.

Жена эвакуировалась из Севастополя, и Сергей часто писал ей письма. В них не только его мысли, желания, мечты, в них он сам — нежный муж и отец, храбрый и преданный сын Советской Родины, стойкий коммунист.

«Жизнь по-прежнему боевая, — говорится в его письме от 18 апреля 1942 года. — А время летит так быстро, что не верится. Уже на исходе десятый месяц войны. И все, что было до нее, мне кажется неясным, полузабытым сном. Ты не представляешь, как может измениться человек в таких условиях. Грубеет его сердце к врагу, еще нежнее становится оно ко всему родному, советскому.