Владимир Широков - Строки, обагренные кровью

Ф. Д. Меньшиков постоянно держал под контролем работу военных предприятий, боролся с недостатками. В одном из писем первому секретарю обкома на Большую землю 20 марта 1942 года он писал:

«Вчера проводил совещание директоров военных предприятий. Выяснилось, что достаточной борьбы за использование внутренних ресурсов не было. Наблюдались нетерпимые случаи простаивания станков и другие бюрократические отрыжки со стороны отдельных руководителей. Строго осудили штурмовщину…»

В этом же письме Федор Дмитриевич сообщал о партийно-политической работе:

«…Дело по-моему, идет хорошо. Чувствуется большое оживление. Все наши товарищи выступают с докладами… На КП открыли кино. Картины идут беспрерывно, зал переполнен всегда… Комсомольские курсы работают. На партийных курсах был некоторый перерыв, сейчас занятия возобновляем… Дело это исключительно хорошее. Начинаем проводить набор на курсы финансовых работников… Разработали программу курсов редакторов».

На всех этих курсах Меньшиков сам читал лекции по истории партии и философии. В свое время он окончил Институт красной профессуры и работал в Центральном Комитете партии помощником заведующего отделом пропаганды и агитации. Учеба и опыт работы в отделе ЦК сейчас пригодились.

Весной в связи с оставлением нашими войсками Керчи обстановка под Севастополем резко ухудшилась. 12 мая 1942 года состоялось собрание городского партийного актива совместно с командованием оборонительного района и представителями воинских частей.

Раскрывая создавшуюся обстановку, Федор Дмитриевич в своем выступлении на собрании подчеркнул:

— Роль каждого большевика сейчас повысилась неизмеримо. Готовность сражаться до конца, а если понадобится, и умереть за интересы Родины — это мы должны воспитывать в своих рядах и в массах…

В решении собрания была выражена готовность всех коммунистов с честью выдержать любые испытания и самоотверженно сражаться с врагом.

В первых числах июня немецко-фашистские войска начали третье наступление на Севастополь. Ожесточенные бои шли за каждый метр севастопольской земли.

В эти тяжелые для севастопольцев дни Ф. Д. Меньшиков делил с ними все трудности и опасности.

30 июня вечером по радио был получен приказ Ставки об оставлении Севастополя.

Меньшиков с небольшой группой партийных работников пробрался на командный пункт, который находился на 35-й батарее. Там он встретил вице-адмирала Ф. С. Октябрьского.

— Федор Дмитриевич, — сказал Октябрьский, — в ваше распоряжение выделяется транспортный самолет. Он вот-вот должен прибыть с Большой земли.

Когда Меньшиков пришел с людьми на аэродром, приближался рассвет. Над Севастополем по-прежнему стояло большое зарево. На аэродроме рвались вражеские снаряды — гитлеровцы не прекращали обстрел и ночью.

Вскоре послышался шум моторов. На аэродроме вспыхнули сигнальные огни. Самолет приземлился, и в темноте раздался голос пилота:

— Где тут обкомовцы, быстро на посадку. Товарищ Меньшиков, вы здесь?

— Да, я здесь, — ответил Федор Дмитриевич. Он стоял среди скопившихся у самолета бойцов — высокий, широкоплечий, в морской форме.

— Сажайте раненых, — приказал он, — а мы подождем следующие самолеты.

Снаряды рвались все ближе и ближе.

— Быстрее, товарищи!

Он знал, что следующего самолета уже не будет. Но он не мог оставить этих людей, сделавших все, что было в человеческих силах, и даже больше.

С ними он оставался до последних минут своей жизни. Вместе с ними бросался с винтовкой в руках в последние контратаки…

Он навсегда остался на крымской земле. Как остались здесь секретарь обкома комсомола Борис Домбровский, секретари Севастопольского горкома комсомола Саша Багрий и Надя Краевая.

Город-герой помнит своего пламенного агитатора секретаря обкома партии Федора Дмитриевича Меньшикова, который словом и личным примером в бою зажигал сердца защитников Севастополя.

«Замечательным пропагандистом был Федор Дмитриевич, — пишет в своих воспоминаниях секретарь горкома Б. А. Борисов. — Севастопольцы могли слушать его зажигательные речи без конца».

— Он был душой Севастополя, — говорят о Меньшикове его боевые соратники.

И. КОНДРАНОВ, Н. ПАНЮШКИН.

Дорогая десятка! Кто из вас останется жив, расскажите всем, кто в этой школе будет учиться; где бы вы ни были, приезжайте и расскажите все, что происходило здесь, в Севастополе. Я хочу стать птицей и облететь весь Севастополь, каждый дом, каждую школу, каждую улицу. Это такие мощные кулаки, их миллионы, нас никогда не победят сволочи Гитлер и другие. Нас миллионы, посмотрите. От Дальнего Востока до Риги, от Кавказа до Киева, от Севастополя до Ташкента таких кулаков миллионы, и мы, как сталь, непобедимы!

Черная зловещая громада танка приближалась к дому. Минута… Еще минута… Сейчас он врежется в дом, все сомнет, раздавит, уничтожит.

Валерик сжался в комок и забился в самый дальний угол комнаты. Но танк с грохотом проехал мимо и скрылся в темноте улицы.

И снова мертвая тишина. Будто вымерли люди в селе. Не хлопают ставни. Не скрипят ворота. Даже собаки не лают — всех перестреляли фашисты. Только луна, холодная, далекая, равнодушная, смотрит сквозь развороченную взрывом крышу. От ее взгляда еще холоднее Валерику.

— Папа… па-почка… — отчаянно всхлипывает он.

Несколько часов назад его отца убил фашист. Целую автоматную очередь выпустил прямо ему в грудь. Отец рухнул на землю, а Валерик бросился куда глаза глядят. Забрался вот в этот полуразрушенный дом, забился в угол…

Зубы выбивают мелкую дробь и никак, никак не могут остановиться. Страшно одному в темноте и холодно. Мартовский ветер гуляет по комнате.

Но что это? Шорох на улице. Будто шаги… Тихий-тихий шепот… Немцы? Может, ищут его?

— Сюда, Дика. Переждем здесь…

Нет, разговаривают по-русски.

Две тени внезапно появились в проеме окна и бесшумно спрыгнули в комнату. Луч фонарика скользнул по полу, ударил в глаза.

— Кто здесь?

— Это я, Валерик. Свой, русский…

К нему подошли двое. Один повыше, второй — совсем маленький, вроде мальчишка.

— Ты один? Что ты здесь делаешь?

— Сижу… Папку немцы убили… — всхлипнул мальчик.