Елена Вайцеховская - Москвины: «Лед для двоих»

— А ваш партнер Алексей Мишин не пытался за вами ухаживать?

— Он пришел в группу к Игорю позже, когда мы уже были год женаты. А через год женился сам. Да и потом мне до такой степени повезло с мужем, что я подспудно как бы «примеряла» к нему всех знакомых мужчин. И никогда это сравнение не складывалось не в пользу Игоря.

Ездили мы всегда вместе — не расставались. Так что с семейной жизнью было все в порядке. С Мишиным же у нас были совершенно потрясающие дружеские отношения. Мы очень доверяли друг к другу. Не знаю уж, ревновал ли меня Игорь. Наверное, да. Но не к Мишину, а к тому, что я всегда очень легко находила с окружающими общий язык. И круг моего общения всегда был необыкновенно широким.

У Игоря же были его яхты, которым он посвящал летом все свободное время. Я довольно часто приходила в яхтклуб, но кататься мне никогда не нравилось. Честно говоря, было жаль тратить на это время. Нужно было писать диссертацию, заниматься какими-то другими делами. На научную деятельность меня сподвиг мой институтский руководитель — Александр Борисович Гандельсман. Он был профессором, доктором медицинских наук, а в институте физкультуры возглавлял кафедру физиологии. И кстати, одно время был тренером Игоря вместе со своей женой Раисой Николаевной. Гандельсман постоянно говорил мне, что нельзя допустить, чтобы знания уходили никуда. Мол, надо обязательно оставить что-то после себя, помимо катания.

Я проводила под его руководством какие-то исследования, причем по-настоящему была увлечена этим. Изучала тактильную чувствительность, работу вестибулярного аппарата, читала много всевозможной литературы. Игорь всегда очень уважал Гандельсманов. Хотя сам никогда не писал никаких работ или учебников. Только преподавал в школе тренеров. Зато многие из тех, кто сейчас работает в фигурном катании — это люди, которых он воспитал.

Однажды я спросила Тамару Москвину: приходилось ли ей испытывать угрызения совести из-за того, что ученикам уделяется куда больше времени и внимания, нежели собственным детям?

— Постоянно, — вздохнула она. — Но всегда успокаиваю себя тем, что в то время, как занимаюсь с чужими детьми, кто-то другой точно так же возится с моими. И если я полностью отдаюсь своей профессии, почему должна думать, что другие преподаватели поступают иначе?

Когда я только начала ездить по сборам и соревнованиям, то скучала по девочкам очень сильно. Постоянно думала: как там они без меня? Что делают? Что вообще происходит дома? Мучалась, не спала ночами, переживала. А в какой-то момент поняла, что так продолжаться не может. Потому что все эти мысли страшно мешали сосредоточиться на работе со спортсменами. Вот я и взяла за правило, уезжая, оставлять все домашние проблемы и переживания дома. Как книжку закрывала.

Точно так же, возвращаясь домой, я «закрывала» рабочую книжку и полностью погружалась в домашние дела. Это давало возможность не расходовать силы и нервы на ненужные переживания. И не корить себя за то, что пока я занимаюсь судьбами чужих детей, мои собственные остаются без материнского присмотра.

Мы с Игорем, естественно, хотели, чтобы дети занимались спортом, но сами были постоянно слишком сильно заняты работой со своими спортсменами. Так что возможности серьезно тренироваться Оли и Ани по большому счету не было изначально. Мама Игоря слишком уставала в работе по дому, так что просить ее привезти девчонок на трамвае на каток у нас не поворачивался язык. К тому же наше собственное расписание работы никогда не совпадало с занятиями детских групп.

Одно время Аня ходила заниматься в хореографическое училище, но однажды услышала, как кто-то сказал в ее адрес: мол, все понятно — блатная, дочка Москвиных. И она наотрез отказалась продолжать занятия.

Мы с Игорем и не настаивали. Тем более, что Аня перенесла в детстве очень тяжелую операцию. Когда ей было пять лет, она каталась на даче на велосипеде, упала и сильно ударилась животом о руль. Мы сразу отвезли ее в больницу, где выяснилось, что у дочки сильно повреждена селезенка и требуется немедленная операция.

Я практически прописалась в больнице: приезжала туда после каждой тренировки, едва выдавалось время. Оля тоже у нас в детском возрасте перенесла полостную операцию — проглотила заколку для волос и эта заколка застряла в двенадцатиперстной кишке. К ней в больницу я тоже постоянно ездила и постоянно что-то приносила. Видела же, насколько тяжело приходится и врачам, и медсестрам, и даже детям, которые там лечились. Многие были из числа «отказников», они просто жили в этой больнице. Понятно, что не хватало ни денег, ни еды, ни простого человеческого тепла.

В палате, где лежала Аня, было много лежачих больных, я меняла им простыни, мыла полы, кормила тех детей, к которым не приезжали родители. Поскольку я уже успела стать довольно известным в городе тренером, врачи по вечерам приглашали меня к себе в ординаторскую — отдохнуть, попить чаю. Я рассказывала им о фигурном катании. Однажды доктор, который оперировал Аню, прямо на куске газеты нарисовал мне схему, по которой он делал операцию. В анатомии я разбиралась достаточно хорошо, поэтому сразу поняла, что дочке отсекли часть поджелудочной железы, а сама железа пострадала настолько сильно, что слишком медленно восстанавливает свои функции.

Анализы у Ани действительно очень долго были плохими, настолько, что на каком-то этапе речь действительно шла о жизни и смерти, но в результате дочка выкарабкалась. Потом у нее очень долго держалось предубеждение ко всем продуктам — видимо, накрепко запомнилось, что после еды часто становилось больно. Прежде чем что-то съесть Аня всегда спрашивала: «Мне это можно?»

С женщиной, которая была у Ани лечащим врачом, я много лет поддерживала отношения, а лет через 20 мы с Игорем даже пригласили ее в ресторан, подгадав к тому сроку, когда Аня вернулась в Питер после учебы. Врач, помню, очень сильно тогда удивилась. Как потом сказала, сидела за столом и весь вечер, пыталась понять, что нам от нее нужно. Ждала, когда мы, наконец, о чем-то ее попросим.

Когда у нас в Питере стали проводиться всяческие юбилейные мероприятия в мою честь, я каждый раз отправляла все цветы в ту больницу, где лечили Аню. Причем специально покупала ведра — знала, что в больнице для цветов могут найтись в лучшем случае банки из под сока.

Вот так мы и жили. С одной стороны была семья и дети, с другой — спортсмены.

— Дети на вас не обижались?

— Наверняка обижались. Помню, когдя я пыталась что-то советовать старшей дочери или делать ей какие-либо замечания, то неизменно слышала в ответ: «Иди учить своих фигуристов». Думаю, точно так же рассуждала и Аня. Но мы с мужем сразу решили: главная наша родительская обязанность — сделать девчонок самостоятельными и дать им образование. Ну и по-возможности удержать от неправильных шагов, разумеется.