Елена Вайцеховская - Слезы на льду

Мое первое знакомство с фигурным катанием оказалось на редкость кратковременным и унизительным. В шестилетнем примерно возрасте родители – профессиональные тренеры по плаванию – привели меня на просмотр в секцию фигурного катания ЦСКА и оставили одну в зале стадиончика на Песчаной улице, где на полу лежали потертые, набитые свалявшейся ватой маты и стояло гимнастическое бревно. Почему-то нас, таких же, как я, малышей, загнали туда и заставили по очереди карабкаться на снаряд – с заданием самостоятельно пройти по всей длине деревянного бруса.

Мне это показалось настолько невыполнимо-жутким, что я тут же отпросилась в туалет, расположенный за стеклянной дверью в торце зала. Эпизод почему-то навсегда врезался в память: грязное стекло, небрежно замазанное некогда белой краской, в которой кто-то еще до меня проковырял «подсматривательную» дырочку, и отчаянная решимость отсидеться за дверью до тех пор, пока экзекуция на бревне не будет закончена.

Извлекали меня из этого убежища силком и в итоге выгнали с позором. За трусость.

И кто бы тогда мог предположить, что много лет спустя фигурное катание станет для меня именно тем видом спорта, в интерьере которого я начну свою журналистскую карьеру и пройду абсолютно все этапы профессионального становления…

Задумывая написать эту книгу, я прекрасно понимала, что она будет не только о фигурном катании. Но во многом – о работе журналиста, волею судьбы оказавшегося свидетелем феерического триумфа, смертельных трагедий, жесточайших драм и самых разнообразных человеческих проблем нескольких поколений спортсменов и тренеров одного из самых любопытных и психологически сложных видов спорта.

Впрочем, отправляясь в 1991-м в Киев на последний в истории СССР чемпионат страны по фигурному катанию, я совершенно об этом не задумывалась. В моем творческом багаже на тот момент было шапочное – еще спортивных времен – знакомство с полудюжиной известных фигуристов своего поколения, интервью с трехкратной олимпийской чемпионкой Ириной Родниной, случайно сделанное еще во времена работы в «Советском спорте», умение отличать аксель от всех остальных прыжков и по-театральному роскошная ссора с выдающимся тренером – Татьяной Тарасовой…

Конфликт произошел на ровном месте и получился на редкость дурацким. Общаться с Тарасовой по телефону мне приходилось, когда мы еще не были лично знакомы. В конце 80-х, после победы на Играх-1988 в Калгари Натальи Бестемьяновой и Андрея Букина, тренер ушла из любительского спорта, создала профессиональный театр «Все звезды» и уехала с ним на гастроли в США. А в 1990-м случилось ЧП: несколько спортсменов тарасовской труппы решили остаться в Америке, сбежав из отеля в последнюю ночь перед отъездом. Естественно, руководство «Советского спорта» тут же затребовало подробности, перепоручив мне – то ли стажеру, то ли творчески никчемной редакционной достопримечательности с ярким спортивным прошлым – позвонить Тарасовой домой.

Разговор получился вполне милым, что незамедлительно вселило в меня уверенность, что общаться с великими и брать у них интервью – плевое дело.

Некоторое время спустя, дождавшись очередного приезда Тарасовой в Москву, я безо всяких редакционных заданий нахально напросилась к ней в гости в генеральский дом у станции метро «Сокол», лелея надежду самостоятельно сделать большой материал и таким образом обратить на себя внимание явно недооценивающих мои способности коллег.

Хозяйка выглядела царственной и слегка утомленной. Усадила меня за массивный, красного дерева стол в гостиной, сверкающей хрусталем и мебельной полировкой, села напротив, бросив мимолетный взгляд на диктофон. Время пошло.

– Вам не скучно заниматься тем, что вы сейчас делаете? – с места в карьер начала я. – Ведь по сравнению с большим спортом ваш театр – это какая-то второсортная самодеятельность вышедших в тираж звезд…

Тарасова даже не показала вида, что возмущена или ошарашена моим хамством. Она лишь подняла на меня тяжелый взгляд:

– Вы видели хоть один наш спектакль?

– Пока нет, но…

Собеседница медленно поднялась со стула, вытянула унизанную кольцами и браслетами руку по направлению к входной двери и, не меняясь в лице, хорошо поставленным голосом произнесла:

– Вон!

С пятого этажа (о том, чтобы дожидаться лифта на тарасовской площадке, не могло быть и речи) я скатилась стремительно. Короткое словечко преследовало меня в ночных кошмарах и на редакционных дежурствах. Я утешала себя лишь тем, что больше никогда и ни за что не подойду к Тарасовой на пушечный выстрел. Благо в большом спорте она, на мое счастье, больше не появится. Но я ошиблась. Три года спустя мы столкнулись на трибуне московских «Сокольников».

Я не узнала тренера. Тарасова похудела килограммов на тридцать, поменяла макияж, стиль одежды. Некие смутно-тревожные ассоциации вызывала лишь манера держаться.

– Кто это? – вполголоса спросила я Елену Чайковскую, с которой на тот момент мы уже были неплохо знакомы.

Чайковская вытаращилась на меня в недоумении:

– Ну ты даешь! Это же Таня Тарасова…

Стыд, надежно загнанный за три года в самые закоулки подсознания, накрыл меня омерзительно липкой волной. Выскочив на лестницу, я, как воришка, стала пробираться в направлении выхода на улицу, с каждым шагом все отчетливее понимая, что это не решение проблемы. Может быть – шанс.

Именно в этот момент из противоположной двери холла появилась Тарасова и, не глядя по сторонам, направилась в сторону раздевалок.

Я решительно двинулась следом:

– Татьяна Анатольевна!

Ответный взгляд тренера был выжидательным. Она остановилась, не произнеся ни слова.

– Вы помните наше неудачное интервью три года назад?

– Помню.

– У меня к вам большая просьба. Дайте мне вторую попытку.

Повисла пауза. Тарасова продолжала меня разглядывать, как лягушка – мелкого жука, не выдавая эмоций. Наконец произнесла:

– Приезжайте завтра к десяти утра в Лужники на каток «Кристалл». Я там репетирую. С театром.

Несколько дней спустя, непроизвольно дрожа всеми частями тела, я привезла в дом на «Соколе» готовое интервью. Читать его Тарасова отказалась – куда-то задевала очки, поэтому отдала текст мужу – выдающемуся пианисту Владимиру Крайневу. Спустя несколько минут, которые показались мне вечностью, из кабинета раздался гомерический хохот.

– Таня, это гениально! Эта девочка вытащила наружу всю твою суть. Чего стоит одна последняя фраза! «Это же здорово – когда человек может пить, курить и при этом работать как лошадь!» Будете чай, Лена?