Елена Ермолова - Слезы лотоса

При создании обложки использована картина художницы Анны Перегудовой «Слёзы лотоса», 2018.

Ей всегда снится один и тот же сон. Она идет по старому парку, окруженная со всех сторон вековыми деревьями. Где-то вдалеке слышится тихая печальная музыка. Она раздвигает столетние ветви и видит хрустальный фонтан – в руках прекрасного юноши нежный лотос. Цветок плачет. Хрустальные слезы переливаются на солнце, падая вниз тонкими серебристыми струями, и там, где касаются земли, они превращаются в сверкающие бриллианты такой чистоты, что сквозь них видно даже течение самого времени. Хрустальные кудри обрамляют мужественное и в тоже время нежное, задумчивое лицо юноши. Его взгляд устремлен к цветку. В нем нечеловеческие боль и страдание. А еще надежда. Великая надежда и нескончаемая любовь…

Она вскрикивает и бросается к фонтану.

В этом месте сон всегда прерывается, и она просыпается.

– Смотри, какой красивый цветок, – протянула руку к нежному лотосу, слегка покачивающемуся на воде, Азель.

– Цветок как цветок, не лучше других, – пожала плечами красивая светловолосая девушка.

– Нет, Селена, он прекрасен, и когда-нибудь я бы хотела им стать.

– Почему? – удивилась та.

– Потому что лотос плачет хрустальными слезами, – задумчиво улыбнулась Азель.

– Какая ты смешная, Азель. Зачем же ему плакать? – рассмеялась Селена, обдав цветок каскадом радужных брызг.

– От любви, – тихо прошептала девушка и опустила руку в воду.

Лодка плыла по небольшому озеру, со всех сторон окруженному старыми ивами. Мелкая рябь струилась по воде, отражая серебром едва заметные блики. Нежные лотосы росли недалеко от берега, обдуваемые летним теплым ветерком, и их хрупкие бледно-розовые лепестки несмело тянулись к солнцу, цветы раскрывали ему свои прекрасные бутоны.

Чуть поодаль на высоком холме виднелся графский замок. Он был такой старый, что мох и серый лишайник проросли через его фундамент насквозь. Его каменные стены, выточенные из прочного темно-бурого камня, которого много было в горах, обрамлял глубокий ров. Деревянные ворота, срубленные из вековых дубов северных лесов, надежно защищали вход. Массивный подвесной мост был всегда поднят, и тяжелые чугунные цепи, отлитые лучшими кузнецами графства, прочно удерживали его на весу. Округлые невысокие башни замка, чуть покосившиеся от времени, намертво срослись с землей, как бы пустив в нее свои мощные корни, будто какая-то неведомая сила притягивала их вниз. И только лишь одна часовенка, словно насмешка архитектора, – высокая, легкая, невесомая, с тонким гладким острием, точно выпущенная из тетивы стрела, всей своей сущностью стремилась ввысь, к солнцу и к звездам, бросая вызов всему громоздкому приземистому ансамблю.

Но Азель не видела ни глубокого рва, ни дубовых ворот, ни каменных неприступных стен, ни подвесного моста, ни округлых башен. Ее взор был устремлен только к одной этой часовенке. Там, в вышине, под самыми облаками жил ОН: графский сын, предмет ее ночных грез. Она отчетливо помнит, как впервые встретила его.

Это произошло два года назад во время сенокоса. Девушка принесла отцу в поле незамысловатый обед, состоящий из крынки парного молока да ломтя хлеба грубого помола, только что испеченного матерью в печи. Они сидели в тени деревьев, слушали пение иволги, притаившейся в густой листве, радовались короткому отдыху, что нечасто выпадал старику в течение дня, и беспечно болтали. Вдруг вдалеке послышался топот конских копыт.

– Что-то стража зачастила, – зевнул отец. – Видать, опять ловят кого-то.

– Я слышала, из графских конюшен стали пропадать лошади, – приподнялась с земли Азель.

– Не Михнена ли это работа? – усмехнулся старик. – А может, и заезжие цыгане. Говорят, за рекой видели их табор.

– Нет, отец, Михнен на такое рисковое дело не пойдет. Вот если курицу стащить из огорода старой Марты, кувшин с изгороди снять или яблок в садах натрясти, так это точно он, – засмеялась девочка и, набрав целую охапку синеглазых васильков, собралась уже домой.

– Смотри-ка, Азель, уж не сам ли граф собственной персоной к нам пожаловал, – вгляделся вдаль отец.

Девочка вышла на дорогу и увидела двух всадников. Один из них действительно был граф. Несмотря на свой преклонный возраст, он выглядел моложаво, а длинная густая седина придавала лицу ненавязчивый шарм. Властный взгляд его цепких, слегка обесцвеченных временем глаз, от которых не ускользала ни одна, даже самая незначительная мелочь, был устремлен в поле, а гордая, независимая осанка внушала глубокое почтение и вызывала непререкаемое подчинение.

Обширные владения графа распространялись до самого моря и были настолько велики, что понадобилось бы несколько дней, чтобы их объехать. Щедрая природа из года в год дарила богатые урожаи, в густых лесах водилось много дичи, многочисленные стада лоснящихся упитанных животных неспешно отъедались на зеленых пастбищах, и графское хозяйство в эти времена, как никогда, процветало. Горы зерна, ткани и кожи, мясо и молоко, хлеб и мед, овощи и фрукты, много предметов домашней утвари и одежды, кованое оружие и дорогая посуда вывозились на многочисленные ярмарки, где пользовались большим спросом. А слава местных ремесленников выходила далеко за пределы графства, и полюбоваться их искусной работой съезжались знатные и богатые соседи из самых отдаленных уголков.

Рядом с графом скакал юноша, года на три-четыре старше Азель. Стройный и грациозный, как раз под стать своему молодому строптивому жеребцу, привезенному месяц назад из конюшен одного английского лорда, этот юноша уже давно притягивал к себе взгляды молодых девушек всех сословий. А посмотреть было на что. В расписном камзоле, расшитом золотом по последней моде, дорогих кожаных дорожных перчатках, без шляпы, в длинных ботфортах со шпорами и с изящной уздечкой в левой руке юный граф был очень хорош. Легкий пушок уже уверенно обрамил его красивое аристократическое лицо. В нем – юношеские мечтания и наивный романтизм. Ветер развевал непокорные каштановые кудри, высокий лоб говорил о незаурядном уме и склонности к творчеству, а его большие карие глаза сияли задором и жаждой приключений.

Всадники поравнялись с селянами. Старый граф придержал своего коня и обратился к ним:

– Хороши ли нынче травы, старик?

– Как никогда густы, синьор. Воды было много, да и солнца тоже. Если дожди не зальют, сено получится доброе, – почтительно поклонился ему отец Азель.