Евгений Петров - Год рождения — 1917

— А ровно столько, чтобы корреспондент после перепалки мог ходить по земле, — смеялся раскатисто артиллерист.

Смех смехом, а у двадцатилетнего Васи Кучина в то утро появилась на виске прядь седых волос.

Во время этого разговора на батарее раздался сигнал: «Воздух!», и тут же прозвучала команда: «К бою!»

Мигом солдаты скинули с орудий маскировку. Стволы поползли по направлению звуков воздушных моторов. А потом команда за командой: «Огонь! Огонь!» Зенитки выплевывали снаряд за снарядом. И вдруг одна вражеская машина вспыхнула и стала рассыпаться. Другие фашистские пикировщики, сделав круг, исчезли. Командир батареи, только что шутивший над Колей, разгладив густую смолистую бороду, произнес басовито:

— Вот, товарищи корреспонденты, типичный случай, когда воздушного мертвого пространства не было. Точнейшее попадание в цель. Да-с, в цель!

После этого комментария он сел на пенек, вытащил из кармана шинели томик Пушкина и углубился в чтение, будто не было ни на земле, ни в воздухе никаких опасностей.

— Странный какой-то человек, — прошептал Коля. — Рисуется, что ли?

— Никак нет! — пояснил солдат. — Сейчас нашего командира не оторвешь за уши от «Евгения Онегина». Беседа закончена. Приходите в другой раз…

Прошло два месяца войны. В редакции то и дело возникали дискуссии. Как ни горячи были споры, сходились на одном: это факт, и неопровержимый факт, что наступление нашей армии, контратаки дивизий и полков и, наконец, прочная оборона на новгородской земле оказали неоценимую помощь Ленинграду, хотя об этом пока вслух никто не говорит. Ради такого стоило драться. В боях июля и августа созревала вера в нашу победу!

…«Батраки» совершали походы. Они все чаще и чаще находили людей хладнокровных, выдержанных, для которых война становилась хотя и суровой, полной неожиданностей и жестокостей, но будничной работой.

В сентябрьские и октябрьские дни некоторым полкам нашей армии довелось иметь дело с эсэсовской дивизией «Мертвая голова». Узнали мы об этом не понаслышке. Были, как говорят, и вещественные доказательства.

— Не видел? — спросил Петя Белый, переступая порог хаты.

— Кого?

— Только что доставили пленного. Поди полюбуйся.

— Пленный. Эка невидаль!

— В том-то и дело, что этот пленный — фрукт особенный, из дивизии «Мертвая голова».

— Ну и что в нем особенного, Петя?

— Сидит, гад, а в глазах — надменность. Смотрит на тебя, будто хочет сказать: «Я презираю русских. Рано или поздно мы, мол, всех коммунистов раздавим». Часовому даже в лицо плюнул. Парень пришел в ярость, чуть не задушил фашиста. Едва его оттащили от гитлеровца.

— Пес с ним, с этим ублюдком. Придет время — приведем их в чувство.

— Есть еще одна новость, — загадочно сказал Петя, потирая руки. — Меня, Володю Авсянского и тебя откомандировывают на корреспондентский пункт, который открывается поблизости от оперативной группы штаба армии. Красотища! Оттуда рукой подать до передовой. И прямая связь с редакцией. Покажем оперативность!

В те дни обстановка на нашем участке фронта складывалась в лучшую для нас сторону.

Под Старую Руссу прибыли эшелоны с Дальнего Востока. В нашу 11-ю армию перебрасывалась 26-я стрелковая дивизия. Парни как на подбор: сильные, ловкие, в новеньком обмундировании, с хорошим боевым снаряжением. Для нас, знавших отступление, такая «нетронутая» дивизия была в диковинку. Стихами звучали названия полков: 87-й Карельский, 349-й Казанский, 312-й Новгородский. Дивизия сформировалась еще в годы гражданской войны. Тогда красногвардейские отряды из Карелии, Нижнего Новгорода (Горького) и Казани были преобразованы в полки. В 1918 году они пополнились коммунистами промышленного Урала. Так родилась 26-я Златоустовская стрелковая дивизия. Она била Колчака, гнала из Сибири банды белогвардейских атаманов Семенова и Унгерна, освобождала от японских и американских интервентов Дальний Восток.

Эшелоны этой дивизии разгружались на станции Крестцы. И сразу — на передовую. Полки заняли оборону вдоль речушки со странным названием Луженка.

Эту новость, как и следовало ожидать, первым принес Петя Белый. Жаль только, что ни о номерах полков и дивизий, ни о их традициях не полагалось тогда писать.

На корреспондентском пункте мы чувствовали себя как рыба в воде. Чуть свет — в дорогу, в полдень свежая корреспонденция передана уже в редакцию. До ночи уйма времени. Есть возможность без спешки готовить материал в «запас». Село, где мы разместились, раскинулось на косогоре. В ясные дни открывались бескрайние дали: холмы, овраги, перелески. Мы чувствовали себя здесь, будто на Бородинском поле. А Петя Белый был для нас не меньше, чем Кутузов. Он то и дело философствовал:

— Дела-то пошли как надо. Веселее пехоте стало жить. Поддерживает царицу полей бог войны — артиллерия, есть танки, авиация. Надо нам фронт своих корреспондентских дел, так сказать, расширить: побывать и у артиллеристов, и у танкистов, и у летчиков. Ну и пехоту, конечно, не забывать. Ты, Петров, побывай у танкистов, а я для себя тоже дело найду.

Встреча с танкистами Ротмистрова врезалась в память. Батальоны шумными таборами разместились в кустарнике и на опушке. Машины новенькие, пахнут свежей краской. Богатырями выглядят коренастые, плотно сбитые парни. Они без конца обхаживают свои машины, орудуют ключами, ветошью.

Среди машин, выстроившихся как по линеечке, меня окликнули. Я вздрогнул от неожиданности, обернулся на голос. У танка стоял Гера Захаров, мой однокурсник по институту журналистики.

В комбинезоне и шлеме друга трудно было узнать. Да и держался он солидно, официально. Но этого хватило Гере только на один миг. Мы подлетели друг к другу, крепко обнялись. Милым, как и прежде, было круглое лицо Геры, нос, усыпанный веснушками, белесые брови, беспечная улыбка и ямочки на щеках.

— Вот и довелось, встретились, комсорг, — едва выдавил Гера.

«Гера, Гера! — думал я. — Разве помышляли мы о том, что всего через год с лишним после бесшабашной студенческой жизни нам придется воевать? Особенно тебе, Гера. Тебе же все легко давалось в жизни. Помнишь, как спустя рукава готовился ты к экзаменам и получал отличные отметки? Помнишь, как в дни выдачи стипендии ты проматывал все рублики на яркие галстуки, любил шикнуть в Доме журналистов, а потом весь месяц занимал на завтрак, обед и ужин? Был ты озорным, умел радоваться «на всю катушку», радоваться и в будни, и в праздники. Не отнимешь у тебя лишь одного — твоей честности и неподкупности. Как же сложится твоя военная судьба?»

Гера много рассказывал. Меньше о себе, больше о товарищах. Откровением для меня были его слова о том, что броня может защищать, но может стать и злой мачехой. Хорошо, если ты отлично водишь машину, стреляешь из пушки и пулемета без промаха. Плохо, если не знаешь местность, не дружишь с пехотой.