Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

— Я выйду первым и постараюсь отвлечь внимание тех, кто в первой засаде. Тем временем вы пересечете улицу Марии-Луизы и вместе с толпой, выходящей из кино, по улице Царя Симеона направитесь к Ломской, а оттуда — домой.

Встали. Люба дрожала. Георгий Димитров надел шляпу, застегнул пальто на все три пуговицы, поднял воротник и спокойно направился к выходу. На улице было многолюдно, из дверей кинотеатра продолжали выходить все новые и новые зрители. На стене у кинотеатра ветер теребил обрывки афиши с портретом Франчески Бертини. Тут же рядом оборванный инвалид предсказывал «судьбу». У него на плече сидел попугай, который обычно вытаскивал из ящичка свернутую записочку с «судьбой». Но никто не интересовался бедным инвалидом и его попугаем. Четверо коммунистов мгновенно смешались с толпой, выходившей из кино. Стефан заметил на углу поджидавших их молодчиков. Не говоря ни слова, он отделился от маленькой группы и направился прямо к ним. Растолкав прохожих, он подбежал к первому из громил, стоявшему у стены, и, ударив его кулаком в лицо, лягнул ногой в живот.

— До каких пор ты будешь таскаться за мной? — процедил сквозь зубы смелый чирпанец [4] Чирпанец — уроженец города Чирпана. .

Молодчик взревел от боли. Его товарищи растерялись и пустились наутек. Георгию Димитрову, Любе и их товарищу этого было достаточно: они пересекли мостовую, вышли на улицу Царя Симеона и исчезли в направлении Ломской.

Стефан Аврамов качал медленно отступать. Молодчики из второй группы заметили, что у кинотеатра происходит что-то неладное, бросились на помощь своим дружкам, открыли огонь. В темноте раздались выстрелы. Наступил переполох. Закричали женщины. Толпа бросилась врассыпную, и улица мгновенно опустела. В окнах «Модерна» погас свет. Хозяин пивной «Здраве» поспешно запер на ключ свое заведение. Стефан Аврамов, прислонившись спиной к стене дома, начал стрелять по молодчикам, которые бегали от угла к углу, не понимая, куда исчез Димитров. Израсходовав все патроны, чирпанец проскользнул в темную улочку, стремглав пронесся мимо убогих клетушек ремесленников и, выбежав на улицу Царя Симеона, догнал Любу Димитрову, которая, простившись с мужем, спешила домой одна.

Кашлянув, чтобы не испугать ее, Стефан спросил:

— А где Георгий?

— Ах, это ты, Стефан? Георгий пошел к тебе. А что с этими?..

— Разбежались. Ну, и огрел же я одного из них…

— А теперь, Стефан, прошу тебя, иди к Георгию.

— Оставить тебя одну в такую ночь? Раз Георгий у меня, тебе нечего беспокоиться. И на этот раз все обошлось благополучно.

— Ну, пошли, только побыстрей, — сказала Люба, стараясь овладеть собой.

Они молча шли по бесконечной улице. Стефан то и дело оборачивался, но сзади не было ни души. У Ополченской Люба подала своему спутнику руку:

— Спокойной ночи! Привет Георгию. К нам не приходи — вокруг нашего дома вечно околачиваются шпики. Спасибо тебе, Стефан! Когда я вижу, какие у моего Георгия друзья, у меня на душе становится спокойнее. А ведь они могли убить тебя!

— Могли. Но я опередил их. Ради такого человека, как Георгий, и жизнью пожертвовать не жалко. Ты иди, а я постою, пока ты войдешь в дом. В случае чего — я мигом подоспею.

— Ради такого человека… — прошептала Люба Димитрова, войдя к себе в комнату и засмотревшись на портрет мужа.

Потом улыбнулась и потушила свет.

— Алло, кто у телефона?

— Комендант Перника. А кто спрашивает?

— Военный министр.

Комендант вскочил со стула.

— Слушаю, господин министр!

— Что у вас там происходит?

— Ничего особенного, господин министр!

— Как так ничего особенного? А что случилось с вашим гарнизоном?

— Его обезоружили.

— Кто?

— Шахтеры.

— А вас, случайно, не раздели донага?

Воцаряется молчание. Комендант не знает, что ответить, обливается по́том.

Министр требует:

— Доложите, как все это произошло!

— Господин министр, вчера, узнав, что в Перник приезжает Димитров, я лично повел две роты, чтобы арестовать его, как только он сойдет с поезда. Но на вокзале его поджидало человек пятьсот-шестьсот шахтеров.

— Они не были вооружены?

— Так точно, не были.

— Продолжайте.

— Я спросил их вожака Темелко Ненкова: «Зачем пришли сюда ваши люди?», а он мне: «А ваши?» — «Мы, — говорю я ему, — выполняем приказ!» — «И мы выполняем приказ», — отвечает мне бунтовщик. — «Ах, так?» — «Именно так!» — Тут меня взорвало, и я решил разогнать их силой. Скомандовал солдатам: «Роты, смирно! К бою приготовься!» Но ни один из солдат не поднял винтовки. Хуже того, господин министр: они смотрели на меня так, будто с неба свалились, будто я говорил с ними на непонятном языке. Тут шахтеры громко запели «Интернационал».

— Ну, а вы?

— Я снова попытался двинуть солдат, но шахтеры закричали: «Солдаты! Товарищи, братья! Не выполняйте приказ вашего командира. Идите с нами!» А один из них растолкал собравшихся, вышел вперед и как закричит:

— Кто посмеет посягнуть на шахтера! Бросай ружья!

— И обе ваши роты передали оружие взбунтовавшейся толпе?

— Так точно, господин…

— А вы, что сделали вы, их командир!

— Я… я… был вынужден отступить.

— Отступить?.. Да вы просто драпанули на глазах у врага! Вы дезертир! Шахтеры обезоруживают ваших солдат, а вы удираете, точно заяц… Да знаете ли вы, что вас ждет?

— Так точно, знаю…

— Ну, а дальше. Что случилось дальше?

— Прибыл софийский поезд. Из первого вагона выскочил тот, арестант. Увидев его, шахтеры от радости посходили с ума. Обнимают его, кричат ура!

— А ваши обезоруженные «герои»?

— Кричали громче всех. Потом понесли его на руках в город.

— Где сейчас находится Димитров?

— На площади, господин министр.

— Что он там делает?

— Произносит речь на митинге. Собралась огромная толпа шахтеров, жителей города и солдат.

— Каких солдат?

— Тех, что работают на шахтах.

— Так это же настоящий бунт! Генерал Кретьен, как узнает об этом, намылит нам шею! Немедленно разогнать митинг и доставить мне оратора.

— Не могу, господин министр, у меня нет солдат!

— Не можете!.. Как вы смеете так отвечать? Негодяй!

Министр яростно швырнул трубку телефона и нажал белую кнопку звонка.

Через два часа от Софийского вокзала отошли три эшелона — с пехотой, кавалерией и орудиями. Тяжело пыхтя, паровозы поволокли вагоны к Горна-Бане.

— Собирайся, пойдем вместе на митинг! — обратился пожилой шахтер к своему товарищу, солдату, который возился у обледенелой колонки, тщетно пытаясь открыть кран, чтобы вымыть черные от угля руки.

— Ступай один. Посмотри, на кого я похож! Увидят — смеяться будут.

Шахтер оглядел товарища с головы до ног. Вид у того был неказистый: фуражка без козырька, кокарда болтается на одной нитке, не шинель, а лохмотья, вместо ремня — веревочка, сапоги ощерились — подметки отваливаются. Рубит уголь до потери сознания, а получает миску вареной пшеницы, спит на голой земле в дощатом бараке. А тут еще и воды нет, руки нечем вымыть.