Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

Начальник полевой почты, руководивший кружком, жил в приземистом домике, скрытом от глаз прохожих высокой каменной оградой, над которой торчала одна дымовая труба. Первый солдат распахнул калитку и направился со своими спутниками к дому. Дойдя до двери, он не стал стучать или звать хозяина, нажал на ручку и скрылся в темном проеме двери. Димитров пригнулся, чтобы не удариться о притолоку. Сильный свет карманного фонарика на мгновение ослепил его.

— Сюда, товарищ Димитров! — услышал он голос хозяина, который осветил фонариком крутую узкую лестницу, ведущую куда-то вниз. Солдат посторонился, и Димитров начал осторожно спускаться по скрипучим ступенькам. «В подвале, наверное, тайник», — подумал Димитров. Но, войдя в тесную комнатку, снова увидел за окном воду и блестевшее в ней отражение луны. Хозяин потушил фонарик, поспешно занавесил окно брезентом, зажег керосиновую лампу и радостно пожал обеими руками руку гостя.

— Ну, с приездом!

— Спасибо, Попдимитров! Рад вас видеть. О вас мне рассказывали рабочие с табачной фабрики в Ксанти. А не боитесь принимать таких гостей, как я?

— Да я, как говорится, уже положил голову на плаху, — ответил тот и махнул рукой провожатым Димитрова, нетерпеливо заглядывавшим в комнату: — Входите к закрывайте за собой дверь!

Димитров порывисто обернулся:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем! — в один голос ответили солдаты.

— Садитесь, товарищи! А вы, товарищ Димитров, присядьте сюда, на кровать.

— Мы можем и постоять, — смущенно проговорил один из солдат.

— Зачем же? Вон сундучок, на него и присядьте. Только я сперва хлеб из него выну.

Попдимитров откинул крышку сундучка, извлек оттуда буханку черствого солдатского хлеба и положил на стол. Потом порылся в корзине, стоявшей в углу комнаты, достал кусок сыра, аккуратно завернутого в бумагу, и четыре кисти винограда с мелкими сморщенными ягодами.

— Мы не будем есть, — отрицательно мотнул головой один из солдат, проглотив слюну.

— Как это так не будете? — возразил хозяин. — Вместе и поужинаем. Где вы найдете сейчас виноград и сыр? Мне вчера эту корзинку из деревни прислали. Больше ничего у меня нет, не обессудьте, товарищ Димитров.

— Чудесный ужин! — протягивая руку к хлебу, сказал Димитров, у которого весь день во рту маковой росинки не было. — Ну, как вам здесь живется?

— Туго приходится. Голод одолевает. Видите, какой хлеб нам выдают — весь заплесневелый. Солдаты совсем обносились. Да вон, возьмите хоть нашего Велина, — и хозяин указал на второго провожатого, того, что шел следом за Димитровым, — у него ни сапог, ни шапки. Я ему свои одолжил, чтобы он мог вас встретить.

Услышав свое имя, Велин хотел было вскочить, но товарищ остановил его, шепнув:

— Не вставай!

— С лета босиком ходит, — продолжал рассказывать Попдимитров, — а вместо шапки обматывает вокруг головы какую-то тряпку. Солдаты все чаще собираются в укромных уголках, перешептываются. Ну, а как в тылу?

— Да как сказать. Те, кто немцам служит, жиру себе наели. У спекулянтов полно риса, сахара, брынзы, сала. В городах происходят стихийные демонстрации голодных женщин и детей, в селах — женские бунты. Самые смелые нападают на склады с реквизированными продуктами, жгут сыроварни.

— А знаете, что здесь позавчера произошло? — спросил хозяин.

Но Велин перебил его:

— Разрешите мне рассказать!

— Рассказывай, Велин!

— Позавчера из дивизионного лазарета выволокли одного раненого и расстреляли его. Оказывается, ротный настрочил на него донос: сбежал, мол, с поля боя при виде противника, а потом сам покалечил себя. А его, бедолагу, ранило в самом начале сражения. Осколком снаряда раздробило колено, и он, естественно, не смог участвовать в атаке. После этого он четыре месяца пролежал в лазарете, доктора ампутировали ему ногу. Но донос ротного сделал свое дело. Раненого судил военно-полевой суд. Все провернули на скорую руку. У меня сердце облилось кровью, когда четверо солдат вывели этого несчастного, ковылявшего на костылях, и расстреляли перед всей дивизией. Дали первый залп — а он стоит, второй — опять мимо и только после третьего упал…

Димитров закусил губу, положил на стол хлеб и виноград. По лицу пробежала тень.

— Есть тайный приказ арестовывать и расстреливать самых сознательных и непокорных солдат в назидание другим, — сказал он глухо.

— Да, вот что у нас творится. А в России-то, в России что происходит? — спросил хозяин.

Лицо гостя сразу просветлело.

— В России, мои дорогие, завертелось колесо революции, и нет такой силы на земле, которая могла бы его остановить. Десятки и сотни тысяч рабочих, матросов и солдат собираются под знамена партии большевиков. Там…

И он начал рассказывать о первых красных полках, о подвиге рабочих Путиловского завода, которые трудятся по шестнадцать часов, чтобы дать Красной гвардии больше броневиков, пушек и снарядов, о штурме Зимнего дворца. Когда он рассказал о том, как крейсер «Аврора» дал первый залп по этой цитадели царизма, Велин вскочил и, сжав кулаки, воскликнул:

— Ах, почему я не там!

— Тише ты! — одернул его другой солдат.

— А кто стоит во главе революции? — спросил Велин.

— Ленин. Владимир Ильич. Он недавно возвратился из-за границы. Сейчас он в Петрограде.

— Ленин! — шепотом повторил солдат.

— Большевики хотят заключить мир — достойный, демократический, — продолжал Димитров. — Они уже начали раздавать крестьянам помещичью землю, заводы один за другим переходят в руки рабочих. Знаете, что сказал Ленин в тот день, когда Зимний дворец был взят? Запомните его слова: «Наступает новая эра в истории России, и революция приведет к победе социализма».

Солдаты встали и радостно обнялись.

— Вот бы мне попасть туда! — снова вздохнул Велин.

Глухо пропел петух, запертый хозяином в подполье.

— Товарищ Димитров, вы сообщили нам важные и очень радостные вести. Как вы считаете, можно будет собрать завтра наших самых преданных товарищей? А вы им расскажете о России.

— Хорошо, — согласился Димитров. — Где и когда мы встретимся?

— Завтра вечером. Нас будет человек пять-шесть. Место встречи — кафе «Варвара», на берегу Драмотицы. Значит, договорились? Тогда все. Спокойной ночи, товарищи! — кивнул Попдимитров солдатам.

Велин щелкнул каблуками и нагнулся, чтобы снять чужие сапоги. На улицу он вышел босиком.

На следующий день к вечеру, когда солнце запуталось в ветвях миндальных деревьев, росших под самыми окнами начальника полевой почты, дверь открылась, в комнату без стука ворвался Велин.

— Разрешите доложить! — отдав честь, сказал босоногий царский солдат.

— Все в порядке?

— Никак нет! Наши уже заняли позиции за столиком под старым платаном, но рядом пристроились два филера. Они у меня узнают, почем фунт лиха! Гроша за душой нет, а они сидят в кафе да мух считают. Я было подкатился к ним, пригласил по городу погулять — не хотят. Видать, пронюхали что-то. Весь город знает, что товарищ Димитров здесь!