Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Меня преследует мысль о судьбе Грегора – быть выброшенным на свалку. Еще недавно я наивно мечтала о приключениях Одиссея, вдохновленная его ослепительной храбростью и умом, в восторге от его замечательной изобретательности, примененной против циклопа. Или об историях Жюля Верна, чьи персонажи – Филеас Фогг, капитан Немо, Сайрус Смит и Самуэль Фергюссон – незабываемые герои моего детства. После прочтения «Превращения» я постоянно слышу, как леденящий голос внутри моей головы говорит: «Перестань мечтать. Ты – Грегор, ты кончишь так же, как Грегор».

К счастью, мне удается получить разрешение отца читать и других писателей, помимо Платона-Кафки-Ницше, в свои «свободные» часы для чтения. Ему нравится Александр Дюма – вот удача! Отец предписывает мне обязательно прочесть «Могикан Парижа» и «Шевалье де Мезон-Руж». Кое-как продравшись через их темные политические интриги, которым не удается меня увлечь, я беру с книжной полки отца «Графа Монте-Кристо», двухтомное издание с черно-белыми иллюстрациями, в красивом бежевом переплете.

И увлекаюсь мгновенно. Я – Эдмон Дантес, мы с ним – одно. Я ощущаю каждую его эмоцию: непонимание чудовищного наказания, назначенного ему; ужас, когда его бросают в подземелье, неизвестно за что и неизвестно на сколько; его обманутые надежды; безрассудное скатывание в бунт, ярость и отчаяние. Я – Эдмон, когда он бьется головой о стены, когда он почти умирает, отрезанный от мира. Все в этой книге вызывает во мне живой отклик.

Я ощущаю встречу в тюрьме с его спасителем, аббатом Фариа, как избавление. Аббат излечивает от отчаяния, освобождает от жажды мести и меня. Он раскрывает перед моим разумом бесконечные горизонты знаний и позволяет понять их неисчислимую ценность. Я наизусть помню слова Дантеса: «Мой истинный клад – это ваше присутствие… Это те лучи знания, которыми вы озарили мой ум».

Я – Грегор, но я нашла свой образец для подражания, свой пример, свой идеал. Дантес показывает мне путь к свободе. Когда я по ночам пускаю тоненькую струйку холодной воды, чтобы тайно вымыть голову, я ухожу от Грегора и иду к Дантесу. Когда я вижу рабочих с фабрики «Катлэн», целенаправленно шагающих вдоль переулка, или слышу голоса школьников, смеющихся на улице, я приближаюсь к Дантесу. Жизнь сильнее всего остального; всегда есть решение, и я его найду. Я в этом уверена.

Но когда отец ругает меня, моя уверенность рассыпается, и реальным кажется только мир Грегора. Когда мать смотрит на меня, я не то что становлюсь Грегором – я уже Грегор, лежащий на спине, заключенный в панцирь, с обнаженным животом, абсурдно размахивающий в воздухе коротенькими лапками, не способный перевернуться.

Как и Эдмон, я теперь понимаю, что мой главный недостаток – невежество. Я не буду свободной до тех пор, пока у меня нет доступа к истинному знанию. Я хочу, чтобы меня послали в школу-пансион, где меня будут учить математике, точным наукам, языкам, истории мира, географии, астрономии и естествознанию. Если все, чем мне придется довольствоваться – это горстка предметов, которые знает мать (и которыми делится очень неохотно), то я задохнусь. Я умоляю ее отослать меня в пансион, выбрать среди них по-настоящему строгий, где учат, используя в качестве воспитательного средства розги.

Я – Эдмон Дантес, мы с ним – одно. Я ощущаю каждую его эмоцию: непонимание чудовищного наказания, назначенного ему; ужас, когда его бросают в подземелье, неизвестно за что и неизвестно на сколько.

– Как можешь ты вот так предавать учение мсье Дидье! – отвечает мать. – Тебе очень повезло, потому что я даже не собираюсь говорить ему, что ты произнесла нечто столь постыдное.

Я проглатываю свое разочарование и избегаю ее взгляда. Думаю о «лучах разума» аббата Фариа. Воображаю, как они просачиваются ко мне сквозь бесконечный космос, учат меня, ласкают меня своим сиянием, утешают меня. Под искристой энергией лучей аббата Фариа все образы ночных кошмаров, в которых я вижу себя запертой за воротами дома навечно или гниющей на дне мусорного бака, постепенно бледнеют и в конечном счете исчезают в безмерном свете разума.

Вчера обвалилась целая секция высокой стены вокруг усадьбы.

– Это из-за мороза, из-за нашей арктической зимы, – объявляет отец.

Но я различаю в его голосе нотку тревоги и неверия, словно это событие ни в коем случае не должно было произойти.

Каменная кладка выпала наружу.

– Нам придется расчищать поле соседа, – говорит он. – Но ты не будешь этого делать, ты не должна выходить за стену.

Я задумываюсь, уж не боится ли он, что сосед рассердится на него. Мне хотелось бы увидеть кого-нибудь из наших соседей. Я никогда никого из них не видела, и мне очень нравится это слово – «сосед».

Спешно вызваны каменщики, Альбер и Реми. Они устанавливают металлические столбы и натягивают между ними проволоку, потом прикрепляют ко всей конструкции отрезы брезента, чтобы закрыть провалы. Это временное решение. Пока стоят холода, они не могут отстроить стену. Говорят, что придется дожидаться оттепели.

С тех пор как обрушилась стена, мои утренние прогулки в минимальной одежде отменены – наверное, чтобы я не расшиблась о развалины, которые трудно разглядеть в темноте. Отец беспокоится, что это «импровизированное устройство» не будет держаться, поэтому мне велено ежедневно в одиннадцать утра, перед уроком немецкого, проводить инспекцию. Время выполнения этой задачи скрупулезно рассчитано: на весь путь туда и обратно отведено десять минут – ровно столько, чтобы бросить взгляд через барьер.

Каждый день после утренних уроков я направляюсь на обход в дальний конец усадьбы. Дойдя до пролома, приподнимаю уголок брезента. Я могла бы с легкостью пролезть сквозь сеть из проволоки. Я думаю об этом всю ночь: если поспешить, то можно выгадать пару минут и попытаться выбраться на другую сторону. К утру я решаюсь. Пускаюсь в путь быстрым шагом и перехожу на бег, как только скрываюсь из виду.

Когда я добираюсь до стены, меня переполняют эмоции. Я быстро приподнимаю брезент и проскальзываю сквозь проволоку. Вот оно, я на другой стороне! Мои ступни стоят на твердой земле внешнего мира. Я впервые снаружи одна, без родителей, почти свободная. Смотрю завороженно: вокруг меня во всех направлениях, сколько хватает глаз, простираются поля. Там и сям видны низенькие изгороди, рощицы хилых деревьев. Ни стен, ни ворот, ни заборов.

Мне хотелось бы увидеть кого-нибудь из наших соседей. Я никогда никого из них не видела, и мне очень нравится это слово – «сосед».

Сердце раздувается в груди, словно даже воздух здесь слаще. Я делаю несколько неуверенных шагов. Слева вижу маленький холмик, из чего он – мне не разобрать. Он всего в паре шагов от меня, и я отчаянно хочу рассмотреть его поближе. Но «тик-так» таймера в моей голове говорит мне, что времени нет: я должна возвращаться.