Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

Несмотря на гигантские размеры тела, конституция у отца хрупкая. Он астматик, и холод, от которого никуда не деться в едва отапливаемом доме, часто вызывает у него приступы бронхита. Я безуспешно силюсь понять, как такое бесстрашное высшее существо, рыцарь, образчик воли, который способен править миром чистой силой разума, может чувствовать себя настолько плохо, что не способен встать с постели. Может быть, это моя вина? Может быть, ему нужно регулярно «восполнять свои энергии», потому что они истощаются в результате значительных усилий, которые он тратит на подготовку такого убогого существа, как я?

В отличие от отца, мать тверда, как скала, и переносит на ногах даже грипп. Только дважды на моей памяти ей пришлось слечь в постель с высокой температурой. Тогда обо всем заботился отец. Он пошел в кухню – помещение, в которое обычно и носа не кажет, – и показал мне, как готовить горячий тодди: подогреть добрую меру коньяка, добавить пару ложек сахару и яичный желток. Эта смесь выглядела гнусно, и я видела, как мать в отвращении закатила глаза, когда пила ее.

Для меня же, поскольку я готовлюсь стать сверхчеловеком, болезнь недопустима. Если у меня когда-нибудь заболевает живот, зуб или голова, я словно совершаю какой-то проступок. Если у меня действительно сильно поднимается температура, отец выдает мне пару таблеток аспирина.

То же самое относится к боли: мне не позволено ее чувствовать. Однажды, когда мы в очередной раз занимались строительством, я упала на брус, утыканный гвоздями, которые впились в мою голень. Отец вылил на раненую область полбутылки виски, стараясь, чтобы оно попало прямо в раны, из которых текла кровь.

– Я жертвую половиной бутылки «Джонни Уокер Ред Лейбл» ради какой-то дурацкой маленькой ранки. Надеюсь, ты сознаешь, как много ты значишь для меня, и ценишь расходы, на которые я иду.

Я до сих пор чувствую, как мой язык прижимается к нёбу, как сведены судорогой конечности. Потребовались огромные усилия, чтобы подавить крики.

Но иногда я заболеваю так тяжело, что уже трудно отмахнуться от этого как от «притворства». Зимой у меня начинается такой сильный тонзиллит, что мне кажется, будто в гортани у меня сидит пара мячиков для пинг-понга. От лихорадки я впадаю в беспамятство.

Для меня же, поскольку я готовлюсь стать сверхчеловеком, болезнь недопустима. Если у меня когда-нибудь заболевает живот, зуб или голова, я словно совершаю какой-то проступок.

Отец, утверждающий, что он «лучший врач на планете», лечит меня особым средством, которое приберегает исключительно для меня: оно состоит из банки тунца в масле с добавкой изрядного количества выдержанного белого вина 1945 года. От масла меня подташнивает, хлопья тунца застревают между миндалинами, а горло болит так сильно, что трудно глотать. Темно-желтая, густая, как сироп, жидкость напоминает мне отцовскую мочу в горшке.

Но я вскоре забываю об этом, потому что меня поражает поведение отца. Он наклоняется небывало близко ко мне, когда поит меня из ложки и держит мой стакан, пока я пытаюсь глотать.

Я не верю своим глазам: он никогда не беспокоился обо мне, однако вот – идет на такие жертвы, ведет себя так терпеливо, почти нежно, даже выглядит озабоченным. Словно я вдруг стала кем-то очень дорогим, кого необходимо спасти любой ценой. Это слишком резкий контраст с моей повседневной жизнью. От изумления у меня голова идет кругом, в то время как остальное тело сдается под натиском головокружительной лихорадки.

Должно быть, выдержанное вино 1945 года помогает. Бо́льшую часть времени я провожу в глубоком сне-забытьи, выныривая из тумана только тогда, когда слышу отцовские шаги. Стоит ему войти в комнату, как он заполняет ее всю, до последнего сантиметра. Я автоматически задерживаю дыхание. Потом вспоминаю, что я больна, и сегодня отец – мой врач.

– Ты выздоровеешь, девочка, – говорит он странно нежным тоном, которого я никогда прежде не слышала.

Я вижу, что ему неловко, и эта «девочка» не слишком меня подкупает. Но это единственный знак нежности, на который он способен, единственный, который он мне предложил, и – о господи! – это лучше, чем ничего! Один краткий миг я смотрю в его встревоженные глаза, потом мы оба торопливо отводим взгляд.

Он подносит руку к моему лицу, кладет необыкновенно длинные пальцы на мой лоб, проверяя температуру. Я надеюсь каждой своей клеточкой, что он погладит меня по щеке. Всего одна ласка кончиков его пальцев – и этот дом исчезнет, исчезнут ворота и стены, мы будем снаружи, счастливые и свободные. Но ласки так и нет. Его пальцы убрались с моего лба. А в следующую минуту он разрушает волшебство, крича в сторону двери:

– Она очнулась, Жаннин! Принеси белое вино!

– Ты выздоровеешь, девочка, – говорит он странно нежным тоном, которого я никогда прежде не слышала. Я вижу, что ему неловко, и эта «девочка» не слишком меня подкупает.

Алкоголь теперь составляет важную часть тренировки моей силы воли. С тех пор как мне исполнилось семь или восемь, отец требует, чтобы во время трапез я употребляла аперитив и пила вино. Разум сильнее всего остального, поэтому я должна научиться пить, не пьянея. Кроме того, трудные переговоры в жизни часто идут рука об руку с большим количеством алкоголя, так что те, кто способен совладать с опьянением, одерживают верх.

Еще алкоголь полезен, когда нужно добыть у кого-то информацию: я могу наливать человеку, пить наравне с ним, а потом через пару бокалов он опьянеет и будет в моей власти. Потому что моя голова останется по-прежнему ясной.

Точно так же после состязания «кто больше опрокинет» я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль? Но не смею спросить. Возможно, с вещами типа дуэлей я столкнусь потом, когда стану рыцарем.

Подрастая, я должна привыкнуть к еще большему количеству алкоголя. В полдень я обязана выпивать стакан «Рикара» с водой перед обедом. Потом добрый стакан белого вина во время еды, за которым следует стакан красного. И завершает все коньяк. На еду отводится всего пятнадцать минут, так что эти напитки приходится глотать залпом.

Отец утверждает, что «Рикар» – превосходное средство от любых инфекций, особенно тех, что во рту. Он время от времени заставляет меня пить его неразбавленным. От одного запаха возникает ощущение, будто у меня в голове вот-вот взорвется ракета. Первый глоток обжигает мне десны, потом огонь катится вниз по глотке и вспыхивает в желудке.

И это не все. Теперь мы должны начать особые тренировки «алкоголь и сила воли», которые проводятся каждый месяц или раз в два месяца. Для этого упражнения мы с матерью должны нарисовать две длинные белые полосы – шириной сорок сантиметров и длиной десять метров – на зацементированных площадках в саду. Упражнение состоит в том, что я должна залпом выпить стакан неразбавленного «Рикара», за которым вскоре следует стакан виски, а иногда и стакан коньяка, потом уверенно пройти по десятиметровой полосе, не заступив за линию. Я держусь этой линии изо всех сил. Не знаю, как мне это удается, но, похоже, я достаточно часто добиваюсь успеха в этом упражнении.