Александр Петрович Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 1

— Курят? Выпивают?

— И курят, и выпивают — всё есть. А Зина ничего этого не делает. Ей мать так и сказала: «Убью тебя, если хоть раз напьёшься».

По-прежнему сын допоздна бывает с Зиной. До страсти боюсь, чтобы не случилось осложнений и стараюсь как могу удерживать сына от слишком долгого пребывания с девушкой.

— Володя, ты опять начинаешь приходить слишком поздно.

— Да что я, маленький что ли? — вскипает сын. — Что ты всё мне: «Поздно да поздно». Сам не знаю что ли, когда мне приходить?

Ну, как ещё говорить, как предотвратить нежелательные последствия их дружбы? Слишком рано допустить их до брака. А сам на днях заявил: «Кончил десятилетку, теперь и жениться можно».

— Ну, нет, рановато, — решительно возражаю я.

— Сначала материальную базу создать надо, как вон в «Комсомольской правде» пишут, — вполне серьёзно опровергает сын своё же решение жениться.

— Ну, да, — быстро подхватываю его слова. — Вот тогда и женись, пожалуйста.

В душе поблагодарила «Комсомолку» за развязанную дискуссию на эту тему.

Однако молодость и ранняя физическая зрелость действуют против меня. Продолжительные свидания продолжаются каждый вечер. Решаю пойти на самый откровенный разговор, хоть и сомневаюсь в правильности и необходимости этого шага.

Ты понимаешь, что нельзя быть долго с девушкой…

— Что ты мне всё об этом говоришь? Сам не маленький, понимаю, — обрывает меня сын.

— Вот поэтому и говорю, с тобой так, что ты уже взрослый, — отбросив всякие сомнения, решительно и твёрдо продолжаю своё.

— Скажу тебе уж всё. Знаю, что больше тебе никто об этом не скажет. Видишь ли, при долгом пребывании вместе с девушкой возникают силы, с которыми вы можете не справиться. А произойдёт это, вы можете оба испортить себе жизнь и свои планы на будущее. А потом… ты знаешь, надо беречь девушку, с которой дружишь. Других девчат матери научат, как беречь свою честь, эту никто не научит. Тебе надо её поберечь. И ещё скажу тебе, будете вы потом с ней вместе или нет, девушка всегда вспоминает добрым словом того, кто хранил её честь.

Вот теперь, кажется, я до конца исчерпала весь арсенал своих убеждений. Зато и Володя последние мои слова слушал особенно внимательно, верно почувствовал свою ответственность за девушку и то, что говорю с ним, действительно, как со взрослым. А он и есть взрослый. Вижу это по тому, что не задал ни одного вопроса по поводу сказанного, не сказал ни одного слова. Значит, понял, о чём я веду речь.

Не надеясь на силу своих слов и убеждений и желая предоставить сыну больше возможности подготовиться к экзаменам в Университет, после окончания 10-го класса, устроила его на месячные подготовительные курсы. Не окончив их, Володя вернулся домой, чтобы помочь нам на сенокосе.

С нетерпением ждала результатов приёмных экзаменов. Сдаст или не сдаст?

Не сдал. Сверх всякого ожидания, получил два по математике, хотя за все четверти и годы учёбы в школе у него никогда не было оценки по этому предмету ниже четырёх.

Но не сдал не только Володя. Провалились все юноши, пытавшиеся поступить после 10-го класса в ВУЗы. Даже те, что учились лучше Володи. И знания девушек на приёмных экзаменах были оценены только тройкой, хотя в школе числились они лучшими ученицами. Вот тебе и качество знаний! Кто виноват в этом?

Решаем поставленный вопрос вместе с сыном.

— И мы, и школа, — говорит Володя. — Требовали бы с нас больше, да оценку справедливо ставили, было бы совсем по-другому. Поставили бы мне раз двойку, другой, если бы не выучил, отругала бы ты за них, как следует, да в школе бы ещё, я бы и начал заниматься побольше. А так что, ставят тройки да четвёрки, ну и ладно, можно не учить, и так поставят. Да из нашей школы, вообще, кто поступает — то? Плохо учат в нашей школе, — заключает сын.

Я отчасти согласна с ним: ученики из нашей школы на приёмных экзаменах обнаруживают действительно низкие знания и поступают в ВУЗы единицы, гораздо меньше чем из других школ, но согласна только отчасти и потому протестую:

— Володя, не тебе бы говорить об этом. Братья — то твои в этой же школе учились и те же учителя их учили, а ведь поступили как-то.

— Те же, да не те…

Понимаю, что он имеет в виду классного руководителя и учительницу математики. Так и не смогла она привить любви и уважения ни к себе, ни к своему предмету. Понимаю это, но протестую и тут.

— Ну, как же не те? Новый-то вас никто не учил? Сами вы виноваты, а не учителя.

— Как-то из других школ поступают же? Ученики-то везде одинаковы, а почему из нашей школы не поступают? Значит, так учат наши учителя.

— Я согласна с тобой. Может, и учат недостаточно, но сами-то вы как к учёбе относитесь? Не про вас ли говорили, что все уроки превращаете в беседы друг с другом.

— Значит, так учат, что неинтересно слушать.

— Что вам сказки что ли рассказывать? Учёба — это труд, а всякий труд требует напряжения, вы же совсем не хотите тратить никаких усилий. Вам вот легко беседовать между собой, вы и беседуете, а поразмышлять над чем-нибудь посерьёзнее вы не хотите, вам кажется уже трудно. Слишком привыкли, что вам всё легко достается, вот и получается так.

Говорю это уже не только для того, чтобы объяснить причину провала на экзаменах, но и для будущего. Хочу, чтобы понял, что во всяком труде хороший результат не даётся без усилий и без вдумчивого, серьёзного отношения к делу. Знаю, что поймёт он это, хотя сейчас и возражает мне и настаивает на своём мнении.

— Мы привыкли, а в других школах, выходит, не привыкли? Ученики — то везде одинаковы, учителя разные. Идут в пединститут просто так, лишь бы поступить. Не поступили в мед, идут в пед. Вот и приходят в школу такие учителя.

Совсем по-взрослому рассуждает наш сын. Видимо, и он немало передумал о причине своего провала.

— И это есть, — соглашаюсь я, — но вы виноваты всё-таки больше. Тебе вот ещё дружба твоя с Зиной помешала. Надо было готовиться побольше, а ты на свидание бежишь.

— А Таньке Праздниковой, Таньке Посаженниковой тоже она помешала? — взрывается сын. — Почему они не поступили? Они и учились-то лучше, чем я. На одни пятерки да четверки, а у меня тройки бывали. Они-то, почему не поступили, а?

Вполне понимаю справедливость его вопроса. Не сразу нахожусь, что сказать.

— Я не знаю, почему они не поступили, но в школе действительно стало тяжело работать. Про меня вот никто не скажет, что была плохой учительницей, но и мне стало очень трудно работать в последнее время. Не хотят наши ученики ни о чём серьезном думать и всё, так бы вот, где полегче было.

Разговаривали уже с сыном, как взрослые. Мои слова переключают его мысли уже на другое. И он говорит:

— У тебя-то вот многие ученики химиками стали, а вот у Эльвиры Петровны едва ли ученики кто-нибудь математику изучать будут. Сомневаюсь что-то.