Игорь Рабинер - Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников

« Еще в 79-м я, игрок «Динамо», оказался у Бескова в составе сборной Москвы на всесоюзной Спартакиаде, которую мы в итоге выиграли. В те дни для меня открылся совершенно новый мир. Я увидел настоящую футбольную атмосферу и понял, что во многих чисто игровых вопросах несостоятелен и несведущ. После двух недель у Бескова другие команды, кроме «Спартака», для меня перестали существовать.

Этим и объясняется моя твердая позиция в том конфликте с уходом из «Динамо», который едва не поставил крест на моей футбольной карьере. Меня пожизненно дисквалифицировали — и знаю, что активное участие в решении моей судьбы приняли Бесков, Николай и Андрей Старостины, хлопотавшие за меня. Все это в совокупности и решило исход дела.

Меня называли любимчиком Бескова, но я этого не чувствовал, в отношениях между нами всегда была довольно солидная дистанция. Вообще у Бескова со всеми игроками, исключая разве что Дасаева, была дистанция. И она увеличивалась пропорционально игре футболиста — чем хуже игрок, тем дальше дистанция. Он даже руку подавал немногим. Но мне — подавал всегда.

За что я его уважал — за футбольное начало. Он никогда не призывал убить, сломать, снести — он всегда просил обыграть. Многие сегодня преподносят его как какого-то монстра — но ведь сама жизнь сделала Бескова суровым. Взять хотя бы историю, когда его отстранили от сборной в 64-м после серебра на чемпионате Европы.

Кого-то не устраивало ровное отношение Бескова ко мне — у меня-то недругов всегда хватало. Судя по всему, Бескова снабжали искаженной информацией. А Бесков — он, если на кого-то затаил обиду, долго ее не забывает. Когда я почувствовал первые признаки неприязни, сразу же подошел к нему и сказал: «Я вас глубоко уважаю, и как только вы мне скажете, что я вам мешаю, то сразу напишу заявление и уйду». А мешать я мог хотя бы тем, что на всех собраниях высказывал личную точку зрения, далеко не всегда совпадавшую с тренерской.

Когда Константин Иванович стал предвзято ко мне относиться — часто после игры предъявлял претензии. Он вообще любил после матчей высказываться, причем в довольно резкой форме, что мне было не по душе. До поры до времени я не отвечал, но однажды Бесков сказал: «Что же ты гол в свои ворота забил?» А забил не я, а Боря Кузнецов, причем диктор объявил это по стадиону, что и было зафиксировано на табло. Я даже не взорвался — смеялся от изумления и обиды.

Развязка наступила в середине сезона 1988 года. Была игра с московским «Локомотивом», когда за шесть минут до конца мы проигрывали 0:2, но все-таки смогли сравнять счет. После матча Бесков заподозрил меня в сдаче игры. Тогда я встал и спокойно сказал: «Раз вы бросили мне столь серьезное обвинение при всей команде, я заявляю, что доигрываю до конца сезона и ухожу».

Слышал даже такую фразу — Бескова-де уволили Старостин и Бубнов. Чушь. Я от покойного журналиста Юрия Ваньята (знаменитый обозреватель газеты «Труд», освещавший все, от первого до последнего, чемпионаты СССР. — Прим. И.Р.) узнал в августе о заявлении Бескова об уходе — и минут 15 не мог в это поверить. Потом Бесков объяснял, что заявление было вызвано невыполнением ряда условий руководством клуба, но мы ведь тоже многим были недовольны! Он мог бы посоветоваться с нами, и мы бы пошли к руководству разрешать наши разногласия. Но он этого не сделал.

Если бы не было этого заявления и последующего собрания, на которое нас вызвали руководители клуба, Бесков, возможно, до сих пор (разговор, напомню, проходил в начале 1995 года. — Прим. И.Р.) стоял бы у руля «Спартака». Подчеркиваю, не мы устроили собрание с целью сместить Бескова, а нас на него вызвали и стали спрашивать наши мнения. Я был самым старшим в команде и потому начал говорить первым. Сказал так: раз человек хочет уйти и написал заявление, его просьбу надо удовлетворить. Затем в том же духе высказались остальные. Наверняка против был бы Дасаев, но он в это время находился в сборной. Из ведущих игроков отсутствовал еще Евгений Кузнецов.

Настоящего уважения в последнее время к Бескову уже не было. Его только боялись, и «Спартак» на этом страхе держался. Тогда его не сняли. Уверен — если бы он в этот момент ушел, мы бы не остались впервые за десять лет вне тройки призеров. Мы завалили концовку чемпионата и в двух матчах Кубка чемпионов уступили «Стяуа». А, уходя в отпуск, Бесков оставил список тех, кто к его возвращению должен быть из команды отчислен.

Почему убрали в итоге его, кто дал ход августовскому заявлению, я, честно говоря, не знаю. Сам я об отставке Бескова узнал по телевизору. А команда на следующий год стала чемпионом. Впрочем, уверен, что тот «Спартак», здорово сыгранный, был способен выглядеть убедительно с любым тренером, не мешавшим ему играть в футбол, который привил ему именно Бесков ».

Это было свидетельство одного из участников, а теперь — трактовки и порой очень неожиданные объяснения людей, прекрасно знавших всех участников этой драмы и общавшихся с ними в тот период.

Владимир Маслаченко вспоминал:

« Причина разрыва Бескова со «Спартаком» в конце 88-го заключается в том, что в какой-то момент ему надоел Старостин. Просто надоел. Для Николая Петровича поговорить о составе — как бальзам на душу. Он мог сутками перемалывать достоинства, недостатки каждого из игроков. Еще в то время, когда я играл, они с Симоняном и другими в Тарасовке собирались и спорили, как завтра «Динамо» обыграть. А состав на словах кроили так, что вратарь чуть ли не левого края мог играть! Ну вот просто обожал Чапай о футболе потолковать, кайф от этого ловил.

А Бесков перестал с ним эту тему обсуждать. И, видимо, Николая Петровича это нервировало. С каждым годом они отдалялись. В конце 88-го года последовало категорическое требование Бескова. Уходя в отпуск, он оставил Старостину бумажку — обширный список игроков, которых он должен был выгнать, и другой список — приглашенных.

Старостина редко можно было увидеть в гневе, но это был как раз тот случай. Он позвонил мне домой. Весь этаж мог слышать этот разговор, потому что я стоял в коридоре. «Как я могу уволить ребят, которым верю и которых собирал? Они же мои родные. Что ж, я должен их убирать только потому, что они Бескову не нравятся?!»

Он звонил мне аж в первом часу ночи. В конце разговора сказал, что уволит Бескова, и бросил трубку. А на следующий день позвонил и сказал, что уволил. Николай Петрович в своих решениях был демократичен — сразу авторитарного вердикта не выносил, тщательно все обмозговывал и обмусоливал. Но если принимал решение, то оно было окончательным и пересмотру не подлежало ».

Еще одно мнение со стороны — от Евгения Ловчева, давно уже не игравшего в команде, но продолжавшего тесно общаться со Старостиным. Уникальность его рассказа — в «динамовской» подоплеке первоначального желания Бескова уйти из «Спартака».