Майкл Каннингем - Край земли. Прогулка по Провинстауну

Каждое лето Райан ставит новое шоу. Поначалу это были своеобразные версии «Медеи» и «Камиллы» Чарльза Ладлэма, потом он начал писать свои, которые включали образы из «Джонни-гитары», «Дракулы», «Ребенка Розмари» и отдельно — Жанны Д'Арк. Он — звезда, неизменно, как ему и положено. Его чувственность находится где-то между Ионеско и Люси Рикардо.

Также за эти годы он поставил серию — как их назвать? — ревю, я полагаю. Для меня самым впечатляющим стало «Космокиска» ( Space Pussy ), которое появляется и исчезает от лета к лету и редко проводится дважды в одном и том же баре или клубе.

Шоу возглавляют Райан и группа Space Pussy , в состав которой входят натурал, гей, лесбиянка и транссексуал на ударных. Любой, кто захочет — любой, кто свяжется с Райаном где-то за неделю и согласится прийти на одну репетицию, — может исполнить номер, но это должен быть рок-н-ролл, вы должны петь сами, а также вам необходимо придумать себе какой-нибудь костюм.

Эти мероприятия чрезвычайно популярны, и я, когда бываю в городе, стараюсь не пропустить ни одного. По-моему, это замечательно — быть свидетелем улюлюканья и аплодисментов, щедро раздаваемых многочисленной публикой любому, кто имеет дерзость влезть в платье и испортить на публике «Little Red Corvette», или «Jumpin' Jack Flash», или «White Rabbit» . И всегда есть возможность кого-нибудь перещеголять.

Время от времени кто-нибудь, кто никогда прежде не выступал и, строго говоря, вообще не умеет петь, прорывается к возвышенному. Явная, пьянящая странность происходящего — вот я здесь, в странной одежде, с классной группой позади меня, исполняю песню жаждущей аудитории — может вдохновить выступления, на которые человек, о ком идет речь, в действительности не способен. Я видел, как крупный нескладный мужчина, уже немолодой, с такой экспрессией затянул кавер-версию Патти Смит ванмориссоновой песни «Gloria» , что у меня лед в стакане задребезжал. Я слышал, как женщина в девичьем платье (парики, платья и макияж, конечно же, сопровождают выступления в драг-шоу не только мужчин, но и женщин) пела «Ruby Tuesday» с глубиной мучительной меланхолии, которая Мику Джаггеру и не снилась.

По мере продвижения на восток, оставив центр позади, вы заметите, что все вокруг мало-помалу приобретает качество, которое в Провинстауне принято считать степенной респектабельностью. Магазины в Ист-Энде, как правило, стремятся к достоинству высшего порядка. Здесь с большей вероятностью можно найти подлинный антиквариат и украшения, которым чужда вычурность. И только здесь во всем городе можно купить некарикатурный галстук.

В Ист-Энде сосредоточено большинство художественных галерей. Чарльз Хоторн преподавал живопись на Миллер-Хилл-роуд в Ист-Энде, а после его смерти студия перешла к Гансу Гофману. Франц Клайн изучал живопись у Генри Хенше в Ист-Энде. Марк Ротко купил там дом в конце пятидесятых, но прожил в нем недолго. Милтон Эйвери не раз приезжал на лето в пятидесятые; одно лето здесь провели Джексон Поллок и Ли Краснер — до того как обосновались в Истгемптоне. Последние сорок лет своей жизни Роберт Мазервелл проводил теплые месяцы в своем доме в Ист-Энде. В Ист-Энде были поставлены первые пьесы Юджина О'Нила.

Свет в Провинстауне не менее примечателен, чем в Париже или Венеции. Находиться в Провинстауне — все равно что стоять на плоту, заякоренном в пятидесяти милях от берега. Это акватический свет: отражаясь от воды, он возвращается в небо, и вы оказываетесь как бы между двумя бескрайними зеркальными пластинами. Тени в Провинстауне глубже и сложнее, чем в большинстве других мест; их края острее, а цвета четче. Оказавшись там в солнечный день, недолго предположить, что вы всю жизнь проходили в затемненных очках и лишь теперь их сняли. Провинстаунский свет притягивает художников вот уже более века. Эдвард Хоппер жил в Труро, и его картины Кейп-Кода дадут вам хорошее представление о слегка пугающей чистоте света, его способности быть изысканным, слепящим, благотворным и беспощадным одновременно. Как и всякая великая красота, эта — не то чтобы покладиста и уж точно не миловидна.

Провинстаун уже давно принадлежит к редкой породе артистических колоний. Подобно многим немолодым городам и людям, он пережил свой расцвет, который можно отметить с необычайной степенью точности: как центр искусств Провинстаун достиг точки наивысшего развития летом 1916 года.

Превращение Провинстауна из захудалой рыбацкой деревушки в артистическую колонию началось примерно в 1873 году, за год до первой выставки импрессионистов в Париже, когда железная дорога наконец соединила Провинстаун с Бостоном. До тех пор в Провинстаун было так трудно попасть, что туда почти никто не ездил, если только у них не было там дел (неизбежно связанных с китами или рыбой) или если они не были настоящими авантюристами. Внезапно возросшая доступность Провинстауна была лишь малой частью титанического сдвига в повсеместном рассредоточении людей. В середине 1800-х годов железные дороги в частности и индустриализация в целом вдохновили людей покинуть сельские районы ради того, что в то время казалось лучшей жизнью в городах. Художники, двигаясь в противоположном широким тенденциям направлении, как это обычно делают художники, начали покидать города, чтобы жить дешевле, ближе к природе, во внезапно обезлюдевшей сельской местности. Художники были крайне обеспокоены развитием механизации и тем, что этот процесс предвещал вымирание ручной работы, частных, локальных ремесел — которые никогда прежде не казались вымирающими видами. Художники начали отдавать предпочтение конкретному, а не воображаемому, мало-помалу выбираясь из своих студий, чтобы рисовать на открытом воздухе, где они могли попытаться изобразить жизнь и свет такими, какие они есть. Вместе с поездами, облегчившими передвижения на большие расстояния, пришла идея летней идиллии, и деревни по всей Европе и России превратились в колонии художников, чьи амбиции варьировались от баловства до смертельной серьезности, большинство из которых прибыли с твердым намерением найти все, что только возможно, среди дикой, стихийной красоты; воздать должное тем или иным местным полям и горам, людям и животным. На своем пике это был тот же сдвиг в методе и намерениях, который породил творчество Ван Гога, Сезанна и Моне.