Майкл Каннингем - Край земли. Прогулка по Провинстауну

Тот же поток переменившихся амбиций прошел через Провинстаун — начало тому положила железная дорога, хотя в Провинстауне все это приняло более суровый новоанглийский разворот. Судьбоносным событием на ранних этапах становления Провинстауна как художественной мекки стало не внезапное появление одного-двух гениев, а основание в 1899 году Школы искусств Кейп-Кода Чарльзом Хоторном, который писал смутно напоминающие работы Мане провинстаунские сцены и портреты горожан и был ранним американским адептом импрессионизма. Хоторн был этаким «художником-аристократом» — зимовал во Франции, а лето проводил в Провинстауне, и многих восхищала его непритязательность и демократичность: Хоторна запросто можно было увидеть рассекающим по городу на велосипеде. Его Школа искусств Кейп-Кода, как и несколько других, основанных в Провинстауне примерно в то же время, пользовалась огромной популярностью, особенно среди жен богачей, которые начали массово стекаться сюда, чтобы на одну летнюю неделю или две почувствовать себя богемой, — в шляпах и халатах работая за мольбертами на пристанях, пляжах и улицах.

В качестве артистической колонии Провинстаун окончательно утвердился с началом Первой мировой войны, когда художники, которые в противном случае могли бы отправиться в Европу, были вынуждены искать экзотику и дешевое жилье не в Париже, как их предшественники, а дома. Провинстаун, естественно, предложил себя. И вот уже новая порода художников — куда более бедных, косматых и дерзких — начала появляться на улицах и пляжах, вытесняя матрон и любителей.

В 1910-м сюда приехал Юджин О'Нил — а также Джон Дос Пассос, Мейбл Додж, Эдмунд Уилсон, Чарльз Демут, Марсден Хартли, Макс Бом, Джон Рид и Луиза Брайант. Это были бесшабашные мужчины и женщины, склонные к свободной любви, открытому браку, марксизму, психоанализу, мескалину и восточным религиям. Женщины стригли волосы и пренебрегали корсетами; мужчины носили береты и фланелевые или вельветовые рабочие рубашки с открытым воротом. Чарльз Демут иногда щеголял в черной рубашке с пурпурным поясом, а Марсден Хартли — в огромном темно-синем пальто с бутоньеркой из гардении.

Они снимали старые дома, когда-то принадлежавшие капитанам судов. Они спорили и напивались в «Эй-хаусе» и «Старой водокачке». Все спали со всеми. Некоторые писатели начали писать пьесы — обычно о своих запутанных любовных связях, ревности и политических разногласиях. Однажды вечером в 1915 году писатели Нейт Бойс и Хатчинс Хэпгуд поставили дома для друзей две одноактные пьесы. Первая, «Постоянство» Бойса — о романе Мейбл Додж с Джоном Ридом — была разыграна на веранде, и зрители смотрели спектакль из гостиной; для показа второй, «Подавленных желаний», пародии на фрейдизм авторства Сьюзен Гласпелл и Джига Кука, поменялись местами — зрители сидели на веранде, а спектакль играли в гостиной.

Они назвались «Провинстаунской труппой» и начали ставить более сложные спектакли в ветхой рыбацкой лачуге на пирсе Льюиса, принадлежавшей Мэри Хитон Ворс, одной из первых писательниц, поселившихся среди рыбаков Провинстауна. Что начиналось как забава, вскоре приняло куда более серьезный оборот — члены «Труппы» поняли, что работа, за производство которой никто не возьмется в Нью-Йорке, может быть выполнена в Провинстауне за небольшие деньги или же вообще бесплатно. Джигу Куку, лидеру группы, все это виделось своего рода подобием «Театра Аббатства» в Дублине. О том, что стало в итоге именоваться Великим летом 1916 года, Сьюзен Гласпелл писала: «Мы лежали на пляже и обсуждали пьесы — каждый тогда что-то писал, или репетировал, или изготавливал декорации. Жизнь была цельной, работа и досуг — неделимыми». Именно тем летом члены «Провинстаунской труппы» впервые поставили пьесу Юджина О'Нила «К востоку на Кардифф» — и в качестве режиссера выступил сам автор.

Отец Юджина О'Нила, успешный актер, отправил сына на сухогрузе в Буэнос-Айрес, надеясь, что долгое путешествие излечит его от излишнего пристрастия к алкоголю и привычки якшаться с разнообразными отбросами общества. Однако молодой О'Нил обнаружил, что Буэнос-Айрес изобилует алкоголем и отбросами общества, и, когда деньги и здоровье были на исходе, он вернулся в Соединенные Штаты на грузовом судне и в итоге осел в Провинстауне. Ему было двадцать восемь.

Уже тогда в нем стала проявляться некоторая изношенность; его лицо уже приобрело выражение израненной величавости, особенно присущей ему в поздние годы. Он одевался как моряк и вести себя старался подобающе, чтобы смыть позор привилегированности, чтобы начать в этом новом месте новую жизнь в качестве грубоватого незнакомца, выброшенного на берег, которого никогда не обхаживали и не баловали, за которого никогда не платил ни отец, ни кто бы то ни было еще. Он выглядел напуганным, печальным, отчужденным; он походил на человека, постепенно превращающегося в лося. Здоровяком он не был, но казался крупнее, чем был на самом деле, потому что вел себя как здоровяк и обладал редкой способностью занимать больше места, чем на самом деле занимало его тело. Не считая тех случаев, когда он бывал навеселе, он был молчалив и слегка недоброжелателен; его тогдашние знакомые были склонны любить и бояться его примерно в равной степени, и многие верили — или хотели верить, — что он питал к ним какую-то особую привязанность, которую не мог или не хотел демонстрировать обычными средствами. Женщины его обожали.

Пьесу «К востоку на Кардифф» о моряке по имени Янк, который умирает на корабле, идущем из Аргентины в Северную Америку, представили на пирсе Льюиса туманным вечером летом 1916 года, когда приливные воды громко плескались под настилом. Это было откровение. Те, кто присутствовал на спектакле в тот вечер, обнаружили то, что вскоре предстояло узнать большому миру: даже делая первые шаги, О'Нил был предвестником перемен в американском театре. Будучи американским драматургом, он добивался той же мрачности, нарочитой нерасцвеченности, присущей работам таких европейцев, как Стриндберг и Ибсен, которыми он восхищался; он был первым американцем, который написал о жизни низшего класса на языке низшего класса, без снисходительности или дешевых духоподъемных сентенций.

О'Нил жил в Провинстауне на протяжении восьми лет в разных местах, включая комнатушку над «Эй-хаусом». Он бродил по улицам в одежде моряка — буйный меланхоличный пьянчуга. У него был мучительный роман с Луизой Брайант. Эбби Патнем, строгую и довольно жутковатую местную библиотекаршу, он превратил в героиню «Любви под вязами», убившую своего ребенка. В конце концов он женился на женщине по имени Агнес Боултон и поселился с ней на спасательной станции Пикд-Хилл — огромном старом амбаре на краю Атлантики, куда можно было добраться только пройдя полмили пешком через дюны. (Впоследствии его смыло в океан.) Его отремонтировала Мэйбл Додж: выкрасила стены в белый цвет, а полы — в синий, обставила антикварной мебелью, привезенной из Европы. В Провинстауне О'Нил написал девятнадцать коротких пьес и семь длинных — большинство из них, пока жил в доме в Пикд-Хилл. За это время он выработал свой авторский стиль, а под рукой у него всегда была группа начинающих актеров и сценографов, которые ставили все, что выходило из-под его пера. Там, «живя в уединении и будучи предоставлен сам себе» (его слова), он и стал великим художником. Он был у себя дома в Пикд-Хилл, когда узнал от соседа, что получил Пулитцеровскую премию 1920 года — первый из его четырех Пулитцеров. Он тихо отпраздновал вместе с женой в их просторном и труднодоступном доме с голубыми полами и двумя диванами, купленными Мэйбл Додж в поместье Айседоры Дункан.