Всеволод Васнецов - Под звездным флагом Персея

Из Александровска большинство сотрудников выехали в Москву, а мы погрузили уголь и вышли в Архангельск, по пути сделав несколько станций в Мотовском заливе, Канинском районе, в устье Двины и выдержав еще два шторма.

Всего за четырнадцатую экспедицию было пройдено 3612 миль и сделано 85 станций.

20 октября мы подходили к Архангельску. С берега донеслись запахи земли, прелых листьев, хвойных лесов. Над Маймаксой и ее бесконечными биржами висел смолистый аромат свежих пиломатериалов, слышался разноязычный говор моряков с иностранных пароходов.

Пресной воды сколько угодно. Экипаж с наслаждением моется в бане и ванной. Все разгладили береговые костюмы и переоделись. В кают-компании вместо клеенки и скрипок сверкает белизной скатерть. И у всех приподнятое настроение, будто собрались на празднество в гости.

Отдали якорь на рейде против Соборной пристани. Все свободные от вахты и большинство семейных съехали на берег. На «Персее» остались несколько человек: капитан, машинист, кочегар да двое-трое научных сотрудников. Вахтенный матрос угнал шлюпку к берегу.

Мы с капитаном и Старостиным сойдем на берег к вечеру, когда придет шлюпка и вернется на вахту кое-кто из команды. Наша маленькая компания собирается посетить ресторан, съесть что-либо повкуснее «шкафута» и пропустить по стаканчику.

Сидим мы в кают-компании в ожидании шлюпки и сами себе кажемся нарядными, помолодевшими.

На реке тихо, безветренно, берег заманчиво мерцает огнями.

Вдруг ощутили какой-то мягкий сильный удар по кораблю. Сначала подумали, что нанесло сорвавшийся распущенный плот бревен.

Вышли на палубу — ничего не видно. Через несколько минут удар повторился, но более продолжительный, и снова все стихло. Мы поняли, что налетел шквал. Он налетел снова, но теперь уже не затих, в снастях сразу дико завыло и завизжало. По реке пошли волны, сначала короткие, потом запенились гребни. «Персей» стало качать и дергать на якорном канате.

В конце октября в Архангельске темнеет рано, а тут еще водяная пыль неслась над рекой, слепила глаза. Нам показалось, что расположение огней на берегу меняется и они как будто отдаляются. Бросились к брашпилю и сразу почувствовали, что якорь не держит, ползет и нас несет куда-то в кромешную тьму.

Чтобы ослабить натяжение на якорный канат, дали ход машине. Машина завертелась, но так лениво, что не выгребала против ураганного ветра. На рейде кочегар поддерживал небольшое давление пара в котле, только чтобы можно было освещать и отапливать корабль.

Мы бросились на бак отдавать второй якорь. На «Персее» якоря адмиралтейские и подготовить их к отдаче двум-трем человекам было не так-то легко, да еще под ураганным ветром и в полной темноте. Кое-как подняли якорь, но не успели стравить его до воды, как на нас навалилось сорванное с якоря парусное судно. В довершение бед оно еще зацепилось за наши вант-путенсы лапою своего запасного якоря, принайтовленного на полубаке. На паруснике хотели зацепиться за солидного «Персея», но мы были неумолимы и, обрубив пеньковый трос, крепивший чужой якорь, с трудом освободились от парусного корабля. Его быстро унесло куда-то во тьму.

Огни города уже совсем пропали во мгле штормовой ночи.

Наконец удалось отдать второй якорь, кочегар поднагнал пар, машина заработала почти на средний ход и мы задержались.

Вот в какую историю вместо ресторана мы попали. На рассвете ветер стих и мы увидели, что стоим далеко от города, что к песчаному пляжу на левом берегу Двины, против города, приткнулось несколько парусных кораблей, ночью сорванных с якорей.

Мы подошли ближе к Соборной пристани и снова стали на рейде.

Приключение завершилось для нас вполне благополучно. Высушив свои «парадные» костюмы, мы сошли к вечеру на берег. В ресторан мы попали с запозданием на сутки, но тем вкуснее показался нам сухопутный ужин.

Начав писать воспоминания «Под звездным флагом „Персея"», я использовал свои дневники, рейсовые донесения капитанов, карты маршрутов и сохранившиеся у меня копии отчетов экспедиций, которыми я руководил.

По каким-то причинам у меня не оказалось достаточно полных сведений о плаваниях «Персея» в 1930 и 1931 годах. К счастью, этот пробел я смог пополнить своими письмами к отцу.

В течение своей жизни много писем мы получаем и посылаем в ответ. Прочтешь письмо, какое-то время, пока не соберешься ответить, оно лежит на твоем столе, а потом при очередной уборке выбросишь его в корзину и забудешь.

И неудивительно, что недавние события, особенно в молодые годы, кажутся малозначимыми. Сохраняешь только письма или очень важные, или полученные от каких-либо известных людей, полагая, что со временем они станут особо интересными.

Так было в молодости и со мной. Сохранил я письма от Ф. Нансена, А. А. Борисова, Н. И. Евгенова, Тыко Вылки, К. А. Паустовского и только несколько писем от отца. А вот мой отец относился к письмам по-иному, быть может, потому что в те далекие годы писали меньше и к письмам относились почтительнее.

Я помню, у отца был старинный черный кожаный чемодан с большими медными замками и всякими блестящими нашлепками. И пустой чемодан этот был очень тяжелым, а битком набитый письмами он весил пуды. В молодости отец не имел постоянного места жительства и часто кочевал, но тяжеленный чемодан с письмами неизменно перевозил с одной квартиры на другую, из одного города в другой. Среди этих писем сохранились даже два посланные моим дедом из села Рябова, когда отец учился в первых классах духовного училища в Вятке. С годами в чемодане накопилась огромная переписка. Основная часть этих писем, от многих известных русских художников, находится теперь в Третьяковской галерее и использована при составлении монографий о творчестве как самого А. М. Васнецова, так и других его современников.

Выручила меня неожиданная находка. Разбирая еще не переданные и не заинвентаризованные бумаги моего отца, заведующая мемориальным музеем-квартирой А. М. Васнецова, моя жена Е. К. Васнецова, обнаружила пачку непросмотренных писем. Это были письма, которые я посылал родителям из своих странствований по северным морям, в том числе в 1930-1931 годах. По своей привычке отец не выбрасывал их, и ему я обязан сохранением многих сведений, необходимых для моих воспоминаний.

Летом 1929 года в Морском научном институте произошли события большой важности. Плавморнин был реорганизован в Государственный океанографический институт (ГОИН) и из ведомства Наркомпроса передан в систему Гидрометкомитета при СНК СССР.

Эта реорганизация, осуществленная по инициативе И. И. Месяцева, была не просто формальной сменой ведомственных вывесок. Она обеспечивала дальнейшее широкое развертывание исследовательской деятельности института на северных морях.