Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Кто бывал в «НРК» очень часто, почти ежедневно, так это Иван Сергеич Соколов-Микитов. Он скончался в СССР в 1975 году, и в каком-то советском журнале о нем писали как о «старейшем советском писателе». «Старейший» — возможно, он умер на девятом десятке. Но чтоб И. С. Соколов-Микитов был «советским» — опровергаю.

В Берлине 1920-х годов я его хорошо знал, часто встречал. Выше среднего роста, крепко сшитый (чуть-чуть горбился), лицо всегда густо заросшее темным волосом (но это не борода, а некая темная щетина), небольшие хитро усмехающиеся глаза, ушедшие в подлобье. В облике И.С. было что-то не славянское, а скорее татарское, хотя он был чистейший русак. Как писатель Соколов-Ми китов шел за Пришвиным: хороший кондовый русский язык, прекрасные описания природы, деревни, охоты, рыбной ловли, рек в разливе, лесной тишины, запахов полей. Но это и все. Круг внутренней темы И.С, был очень узок: людей в их душевно-психологическом разрезе у Соколова-Микитова не было. И здесь он сдавал Пришвину. Пришвин был человек образованный. Соколов-Микитов — примитивный интуит. Образования у него, я думаю, никакого не было. По душе он был не только очень, но разочень русский: «Мы — русские, какой восторг!» Ни на одном нерусском языке он не читал и не говорил ни слова. (Вспоминаю Чехова: «Из всех иностранных языков владею только русским!») И за границей Микитов увидеть ничего не мог (да и не хотел). И правильно сделал, что в 1923 году вернулся на свою землю — в Смоленщину.

Из русских писателей Соколов-Микитов не просто любил, а обожал, боготворил, обожествлял Бунина, так же как Саша Черный. Бунин, мне казалось, это знал и в разговоре со мной, в Париже, как-то сказал: «Рад, что вы оцениваете его прозу, я ее тоже очень люблю, а многие ее не чувствуют», Константин Федин, с которым Соколов-Микитов в СССР был дружен, говорил мне в Берлине, что у Микитова в комнате всегда висит портрет Бунина. В Берлине И. С. очень дружил с Ремизовым, это по той же линии истого русизма. По Берлину я вспоминаю Соколова-Микитова почти всегда пъяноватым (вполпьяна). До эмиграции он служил матросом торгового флота, в эмиграцию попал по какой-то случайности и чувствовал себя тут как рыба на песке — вот и выпивал не в меру, хотя все мы тогда выпивали неплохо.

Был И. С. страшно хитер и наглухо скрытен, о себе говорил мало, почти ничего, о своих убеждениях (а они у него были!) и подавно помалкивал. Только раз, в сердцах, когда мы оба (в компании) здорово выпили, у него сорвалось, вероятно, заветное. Обращаясь ко мне, полупьяный, он резко, даже зло, вдруг проговорил: «Вот вы все о какой-то там своей свободе, о демократии талдычете, плетете, а на что она нам? Да ни на что! Нам что нужно? — и раздельно, как гвозди вбивая, произнес: — Нам новый Иван Грозный нужен! Вот что нам нужно!» Что у трезвого на уме — у пьяного на языке. Вырвалось это у И.С. честно, из самого нутра. И сразу оборвался, как бы жалея, что высказался. Федин мне тоже о Микитове много рассказывал. Поэтому-то я ни в какого «советского» Соколова-Микитова и не верю. Знаю: коммунизм он ненавидел.

Как он продержался в СССР без репрессий? Это уж его умелость, мужичья хитринка. К тому же он держался все «на периферии», странствуя то с полярниками на Север, то в Сибирь, то родная глухомань Смоленщины, в столицы наведывался не часто. Повторяю, И.С. был хитер как лис, скрытен, как волчья яма, по-мужицки недоверчив ко всему. А описательный его талант был несомненен, к тому же без всякой социальности и политичности, он и держал его в так называемой советской литературе. Так я думаю.

В «НРК» Соколов-Микитов часто приходил потому, что был большим другом Ященко. Где и как они подружились, не ведаю. Только дружба была крепкая. И Ященко прощал Микитову всевозможные полупьяные шутки. Помню, раз пришел Соколов-Микитов вполсвиста. Яшенки нет, он сел за его стол, чего-то там рылся, пересматривая корректуру и… ушел. А потом, уже перед печатью номера, Ященко вдруг увидел среди «книг, поступивших для отзыва» в последних, готовых к печати, сверстанных листах жирно набрано: А. Ященко. Астры. Мемуары. Берлин. 1922. Ященко просто взревел от негодования. — «Роман Борисович, что это такое?» — Я смотрю. — «Не знаю, говорю, когда я читал этого не было». А Ященко вдруг: «А Соколов-Ми китов тут был?» — «Был как-то, недавно». — «Ну, я знаю, это его дело! Я ему дам! Я ему покажу!» — И вдруг, как в театре, — звонок. Отворяю дверь: Иван Сергеевич собственной персоной и навеселе. Ященко на него, как зверь: — «Это ты, Иван Сергеевич? Ты?» — «Что я?!» — «Да эти „Астры“ тут набраны!?» — Но в ответ Соколов-Микитов заливается хохотом, еле выговаривая: «Да разве это плохо?! „Астры“? Мемуары? Из красивого прошлого!» — И Ященко вдруг принялся вместе с ним хохотать. Так друзья и помирились на хохоте.

Из рассказов Федина в Берлине о Соколове-Микитове я знал, что в СССР он женился, что у него родилась дочь, знал, что жена психически заболела. Федин говорил, что злоязычная Ольга Форш удивлялась его дружбе с Микитовым: «Ну Константин Александрович, ну как вы можете с ним дружить? Не понимаю. Ведь он же… мерин…» И над этим форшевским «мерином» Федин смеялся.

Ященко в «НРК» очень рекламировал Соколова-Микитова, о нем печаталось, что он что-то готовит, что-то выпускает: повесть «Заря-заряница», повесть «Нил Мироточивый», повесть «Прорва» — но никаких этих повестей в природе так и не оказалось. Было издана книжка для детей в издательстве «Грани» в 1922 году — «Кузовок», потом очерки «Об Афоне, о море, о Фурсике и прочем» и «Сметана», северные русские сказки по записи Ончукова. И это все. Я о его «Афоне» писал, хваля. А в 1923 году И. С. Соколов-Микитов был уже не в Берлине, а у себя на Смоленщине. Из возвратившихся и занявших положение в советской литературе писателей-эмигрантов только он и Толстой, кажется, умерли естественной смертью. Обычно писатели-возвращенцы кончали тюрьмой, концлагерем или самоубийством (М. Цветаева, Д. Святополк-Мирский, С. Лукьянов, Глеб Алексеев, Г. Бенус и другие). Правда, кое-какие журналисты-стукачи выживали.

В 1921 году а Берлин приехали меньшевики. Одни были высланы, другие — выпущены Лениным подобру-поздорову. До высылки кое-кто из них посидел в Бутырках. Приехали: Ю. Мартов (Цедербаум), Р. Абрамович (Рейн), Ф. Дан (Гурвич), Д. Далин (Левин), Б. Двинов (Гуревич), Г. Аронсон, М. Кефали (Камермахер — милейший человек), Б. Сапир, С. Шварц (Монозон), А. Дюбуа, Б. Николаевский и другие. Меньшевики создали заграничную делегацию партии с. д, (меньшевиков). Очень скоро стали издавать в Берлине журнал «Социалистический вестник», просуществовавший за рубежом больше пятидесяти лет (в Берлине, Париже, Нью-Йорке), пока не умер последний меньшевик. Основать меньшевикам журнал в Германии было легко: они интернационалисты — и помогла братская германская социал-демократическая партия, которая (кстати сказать) тогда правила страной.