Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Дай Бог успеха новому ходу почты иностранной, а начало уже хорошо. Ах, кабы внутренние почты на такую же поставить ногу! Пропасть жалоб; вот и Гейсмар жаловался, что его жену мучили долго и обижали в Подольске и Серпухове; велю исследовать. Беда с этим трактом, нет его сквернее: большой проезд, лошадей мало, поди угождай всем, а иные резонов не принимают, книгу видеть не хотят, дерутся, как Петр Львович Давыдов, который, однако же, жалобы обиженного им прекратил, дав 200 р. Я рад, что так кончилось, а то, конечно, нехорошо бы кончилось для Петра Львовича; но меня очень просил губернатор Небольсин дело затушить.

Воды ваши – пустяки; неохотно это пророчу, но увидишь, что они и родят, и прекратят болезни.

Александр. Москва, 11 июля 1833 года

Вчера обедали у меня многие твои приятели: двое Кочубеев, Чумага, В.А.Обресков, Офросимов, да знаешь, кто еще? Приехавший из Бухареста твой Игнатий Павлович Яковенко, коему очень был я рад. Он собирается ехать к вам, имеет какое-то дело в Сенате; я поеду к обер-прокурору Морозу ходатайствовать за него. Александр Васильевич Кочубей велел тебе очень кланяться. Кстати: Сашка и Соня ленятся, не присылают мне списки гостей твоих; а я бы знал по описи, например, что Петр Петрович Новосильцев жив и здоров, и проч.

Здесь только и говорят, что о преждевременной кончине бедного Апраксина [это единственный сын Степана Степановича Апраксина и Екатерины Владимировны, сестры князя Дмитрия Владимировича Голицына, муж Софьи Петровны (урожд. графини Толстой)]; боюсь я очень, чтобы не дошло как-нибудь до Апраксиной и ее бы не испугали. Есть ведь такие славные люди!

Константин. С.-Петербург, 12 июля 1833 года

Желаю Закревскому успеха в деревенских делах, которые так ему Коризна устроил, что если бы еще год, то мудрено бы было и поправить; хорошо еще, что открылись деяния Коризны прежде. А как бы он уехал в чужие края, на него положившись, там бы ничего не узнал, а возвратясь, мог бы быть без имения. Отблагодарил его Коризна за дружбу, одолжения и доверенность! Радуюсь благополучному приезду великого князя. В 47 часов прискакал, – видно, не было остановок. Теперь остается желать, чтобы воды ему помогли, к чему спокойствие много содействует. Немудрено, что обогнал почту: и фельдъегерь бы от него не ускакал. Закревского все пакеты доставил. Какой он охотник писать! Кланяйся от меня Кочубею. О приезде князя Сергея Михайловича скажу ужо своему князю.

Увидим биографию Волкова; но позволь тебе сказать, она бы могла выйти и позже; лучше бы ты занялся моими бумагами, не терпящими отлагательства. Ты даешь палку, чтобы я тебя побил; но бить не могу, ибо обещаешь сделать все. Ожидаю и надеюсь скоро получить. Ну как не найти минуты на нужное дело, которое так давно и сильно меня мучает?

Александр. Москва, 13 июля 1833 года

И у нас также сегодня храмовый праздник дома у Гавриила Архангела. Измучили нас: водосвятие, обедня, предлинная проповедь, – наш новый дьякон ими щеголяет, недурно пишет, только мешает философию, политику, хотя основательно судит; но, по-моему, подобные предметы не должно трактовать в проповедях. Это делывал также покойный Августин. От половины десятого до двенадцати продержали нас.

Константин. С.-Петербург, 14 июля 1833 года

Смерть Апраксина очень нас всех поразила; я его мало знавал, но люблю милую его жену, уважаю мать и бабушку. Какой ужасный для них удар! У него все было, чтобы наслаждаться жизнью, но прекратилось, и, может быть, подлинно от собственной его вины. Вот так-то у меня Совестр целый день только что не ест лед и все пьет со льдом; долго ли до беды. Жаль, очень мне жаль всю родню его. Жаль Скарятину! Я с ней здесь познакомился, она мне очень полюбилась своей скромностью.

Иностранные почты ходят славно. Внутренними теперь занимаются в Департаменте; будут так же ходить хорошо, то есть по 10 верст в час, считая тут и перепряжку, но это дело преогромное. Почты-то поправим, а с проезжающими еще труднее устроить.

Александр. Москва, 14 июля 1833 года

Совершенно отказывать и не сказываться дома нельзя; а как знают, что тут, то всякий идет, иной и не хочет, чтобы докладывали, а дела настоящего не имеет. Долго просидел у меня Гейсмар. Желал он с Наташей познакомиться, просил приказа для жены: она едет в Курск обратно. Скандалезная критика утверждает, что она живет с Демидовым, тамошним губернатором; велел тебе очень кланяться, называя тебя хорошим своим молдавским знакомым. После явился сибирский генерал-губернатор Лавинский. Какой приятный, умный человек! С этим охотно провел я почти час и ужо поеду его навестить. Хвалит он край тот, но с тем едет в Петербург, чтобы сложить с себя сибирскую корону, жалуется на здоровье, на опухоль в ногах, спешит к вам ехать и собирается завтра выехать уже, не представляясь даже великому князю. И этот очень велел тебе кланяться. Я только что за перо, а тут явился губернатор, просит отправить эстафету с рапортом его на высочайшее имя.

Александр. Москва, 15 июля 1833 года

Вечером вчера получил я от князя Кочубея очень ласковую записку, коей просит меня к нему приехать сегодня утром на переговор; желая скорее исполнить просьбу его, да и быв все утро занят, я поехал к князю тотчас по получении записки, нашел обоих дома и много гостей. Разговор был всеобщий о всякой всячине, например, о почерках дурных, чему дало повод письмо, мною привезенное от Натальи Кирилловны Загряжской. Князь цитировал фельдмаршала Румянцева, князя Безбородко, канцлера графа Александра Романовича Воронцова, графа Васильчикова, Зорича и так далее. «Говоря о дурных почерках, надобно по справедливости, вспомнить и о красивых, и, уж конечно, ни у кого из государственных мужей не было почерка красивее, чем у князя Меттерниха и у вас, князь». Кочубею была приятна такая компания, и он, как водится, отвечал: «В самом деле, я писал некогда весьма разборчиво». – «Как угодно, князь, да только, если станете спорить, покажу записку, которую имел честь получить от вас давеча».

Князь благодарил за доставленное ему письмо от сына Василия и рассказывал, что он прибыл уже в Одессу 3-го числа с графом Алексеем Федоровичем Орловым для выдержания 14-дневного карантина, что султан установил знак отличия особенный для одних только русских в память их защиты в 1832 году, что и его сын получил такой же – кажется, с надписью: «Избавителям царства моего»; что французы и англичане косо на это смотрят и как будто говорят: «Сделай же, глупый Махмуд, другой знак нам за избавление тебя от русского ига». На берегу пролива воздвигнут будет гранитный монумент с надписью русской и турецкою, также для увековечения благодарности турок за защиту, императором Николаем им оказанную. Патриарх Константинопольский препроводил отъезжающим войскам четыре иконы для хранения в четырех полках в память также спасения единоверцев от египетского нашествия: Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Св. Спиридония и Христа Спасителя.