Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

В девять часов прибыл дорогой гость, на улице и дворе множество было народу. Я встретил его высочество у выхода его из коляски. На середине лестницы под лампою стоял Пашка в казачьем мундире и отдал ему честь. Великий князь нагнулся, поцеловал его и сказал: «Очень хорошо! Только замечаю тебе мимоходом, что ночью честь никому не отдают». В зале встретили его высочество Наташа, Долгоруковы и Катя. Он Наташу поблагодарил за сукно, извинился, что поздно это делает, обласкал зятя и жену его; пошли в каминную. Я представил его высочеству Фавста. Потом представил я Трескина и Имберга. Видя его в веселом расположении духа, я подвел Башилова (который с его высочеством приехал) и сказал: «А это известный строитель Москвы и сенатор Башилов». – «Доводилось слышать об этом негоднике, – отвечал великий князь, – но близко его не видал».

Подали чай. После пошли в залу, Катя пела, после обе сестры вместе, после вся фамилия вместе. Уселись в зале, где не так было жарко; хотелось мне, чтобы великий князь курил (шляпу свою отдал Пашке на сбережение), я просил Ольгу это устроить, и она очень ловко и умно это сделала. Уселись все около фортепьяно, она ушла и возвратилась с руками назади. «Ваше высочество, хочу просить вас о милости». – «Да, сударыня, соблаговолите сказать, и будет исполнено». – «В это время я привыкла курить пахитоску; вы мне позволите?» – «Разумеется, прошу вас, не стесняйтесь, сударыня». Ольга закурила пахитос (во время брюха своего она сделала эту привычку и теперь всегда по две и три выкуривает пахитоски). Великий князь очень смеялся и сказал: «Да ведь и правда!» – «А вы думали – шутка? Только я одна курить не могу, так прошу ваше высочество сделать компанию, ежели вы курите». — «Грешен, сударыня, курю сигары». Ольга тотчас подала сигару в прекрасном мундштучке коралловом, ею же мне подаренном.

Великий князь, приняв милостиво, сказал: «Коль скоро вы мне дозволяете и подаете в том пример, покурю, но также с условием, что дадут сигару и Башилову, и все будут курить». – «Раз уж так, – сказала Наташа, – и надобно курить, переедем в Турцию». Пошли в «турецкую» комнату, все расположились на диванах около его высочества, и пошла беседа и курение. Великий князь переменил три раза сигары, был очень весел, любезен так, что позволения просил расстегнуть воротник мундира, много рассказывал любопытного, серьезного, например, о Польской войне, о 14 декабря и проч., много и шутил, говорил каламбуров, очень занялся Ольгою, которая ужасно его забавляла и смешила. Подавали мороженое, фрукты, но его высочество, ради вод, ни до чего не дотрагивался. Потом пошли в залу опять петь разные хоры, Башилов плясал тирольскую. Его высочество хвалил песенку, петую Ольгой и Катей, коей слова и музыка – сочинение Кости нашего. Право, не видали, как прошло время; было без четверти два часа, как его высочество изволил уехать. Пашка был на том же месте на часах, и его опять поднял и поцеловал великий князь. Внизу, хотя и так было поздно, множество было не только чиновников, но даже дам, и они имели счастие не только видеть его высочество, но слышать его голос, ибо, заметив тут караульного нашего с медалями, великий князь подошел к нему и делал Мореву много вопросов.

У коляски поцеловал я плечо дорогого гостя нашего, но его высочество, обняв меня, поцеловал меня два раза, повторяя громко: «Очень, очень тебя благодарю». Я воротился вверх в восхищении; мы сели все ужинать, и пили за здоровье осчастливившего почтамт гостя. Ни один человек не остался недовольным, все почтамтские видели его, слышали его голос, нагляделись, что называется, досыта, ибо был он у нас почти пять часов. Невозможно все рассказать в письме, но как он добр, какое, например, показал участие к Пашке! Вот его слова: «Послушайте, любезный; вам надобно во что бы то ни стало увидеть заведение доктора Манделини. Как только я туда отправлюсь, дам вам знать, и мы пойдем вместе; возьмем маленького и побеседуем с Манделини о его ноге». Сию минуту еду к его высочеству благодарить; ежели не найду дома, то оставлю записку, в коей сказано, что приезжал благодарить за то, что осчастливил дом наш своим присутствием.

Был, застал. Великий князь велел тотчас меня впустить и очень долго задержал, все вчерашние свои милости сегодня довершил, то есть стыдно мне повторять его слова: «Я провел восхитительный вечер; остается только добавить, что никогда не возвращался я домой так поздно теперь, когда я принимаю воды, да и сегодня утром еще принимал». Перехвалил всю семью, особенно Ольгу, говорил о нашей с тобой привязанности к государю, о ревности, что утешало меня крайне; сие дало повод великому князю говорить о вольнодумцах. Его высочеству угодно было вверить мне странную переписку Михаила Орлова с Васильчиковым, коему тот пишет, что, зная, что его высочество будет сегодня у Пашковых на вечеринке, в коей будут живые картины и проч., и не желая сделать противное его высочеству, он хочет знать, может ли он там быть, будучи также приглашен, и т.п.

«Нахожу, – сказал великий князь, – все это довольно смешным со стороны господина Орлова, несмотря на слова, в какие это облечено. Я велел отвечать через Воронцова, что после получения господином Орловым дозволения жить в Москве великому князю Михаилу, само собою разумеется, совершенно безразлично, в каком обществе он, Орлов, появляется, и никто не может помешать ему бывать там, где ему заблагорассудится. Ему самому надобно понимать, – прибавил великий кня

зь, – будет ли мне приятно или нет встретить его».

Александр. Москва, 26 июля 1833 года

Вчера был славный балик и живые картины у Киндяковых в Петровском. Великий князь удостоил вечер своим присутствием. Киндякова видал великий князь на водах, и там устроилось это чрез Башилова. Живые картины, коих было восемь, были очень хороши, только тесно так, что и великий князь не все видел порядочно, уступая все место дамам. Он танцевал несколько польских и почти все время разговаривал с Ольгой и Катенькою.

Михаил Орлов не приехал; очень умно сделал, а еще было бы умнее не зачинать неуместной и лишней переписки, о коей я тебе вчера писал. Славный был ужин, а мы возвратились в три часа оттуда. Говорят, что праздник стоил хозяйке 3000 р. Немудрено: Петровское не Москва, все надобно туда привезти. «Что пишет тебе брат?» – спросил великий князь. «Ничего нового нет, кроме славного письма султанова военного министра к нашему государю, которое в «Санкт-Петербургской газете» напечатано; да говорит брат, что холодно у них, жалуется на время». – «Да и мне пишут, что в Петербурге топят немудрено, – прибавил великий князь, каламбурничая, – Петербург – место топкое». Ольга его после атаковала, доказывая, что не резон топить оттого только, что место топко.