Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Константин. С.-Петербург, 2 октября 1833 года

Письма к Филарету и Вяземскому доставлены. Я видел первого в среду у князя. Князь его спрашивал, часто ли он тебя видит; он отвечал, что нет. Князь сказал: «Очень занят должностью». Филарет прибавил, что, когда он служил в Симонове, ему сказали, что твоя жена там; он хотел с ней поговорить, но, пока болтал с иностранцем (вероятно, Люцероде), она уехала.

Константин. С.-Петербург, 4 октября 1833 года

Второй раз преосвященный Филарет мешает моему докладу. Хорошо еще, что приехал под конец, когда дело шло о представлениях к наградам, но все-таки не дал мне кончить 3-й округи: большая половина осталась на будущую среду.

Вчера получил от тебя экземпляры биографии Волкова, сегодня разошлю. Кажется, и Бенкендорф приехал из Ревеля, куда ездил за женою. На место принца Александра Вюртембергского назначен граф Толь. Выбор хорош. Не понимаю, где засел Манычар. О нем ни слуха ни духа. Должен бы, кажется, уже быть здесь. Хоть бы написал словечко, а то ни я, ни братья его Павел и Андрей ни слова не получили.

Константин. С.-Петербург, 7 октября 1833 года

Вчера праздновали у княгини Александры Николаевны Волконской рождение князя Петра Михайловича (которое было третьего дня) спектаклем, на котором и я был. Князь Григорий, сын князя Никиты, Дурнов и несколько актеров и актрис французской труппы играли два водевиля, и прекрасно. Я насмеялся досыта; особливо князь Григорий был бесподобен. Все кончилось в 11 часов.

Обедал я вчера с милым Виельгорским у графа Толстого, сына покойного обер-гофмаршала. Славный обед, славные вина, славный дом и приятный хозяин. Мы превесело провели время.

Не худо, если князь Дмитрий Владимирович прибавит лошадей по Московской губернии, особливо за Москвою, где крепко жалуются на нехватку их. Твое представление к князю посылаю сегодня в Царское Село, а биографию Волкова отдам ему сам. Двор, говорят, прежде 15-го совсем сюда переедет, хотя погода еще очень хороша.

Константин. С.-Петербург, 12 октября 1833 года

Журавлев сидит в Сенате (это было в прошлый четверг – день, в который обедают у князя Дмитрия Ивановича Лобанова). К нему приходит человек от князя и говорит, что его сиятельство приказал кланяться, спросить о здоровье и напомнить, что сегодня четверг, чтобы не забыли у него кушать. «Князь на бирже изволил кушать устрицы, но забыл взять денег и просит у вас 21 рубль». – «Очень хорошо».

Журавлев идет обедать к князю. Тот ему говорит: «Экий, Иван Федорович, ты стал эконом и хозяин, сам нонче сено покупаешь». – «Какое сено, ваше сиятельство?» – «Ну сено, разве ты сегодня на Сенной не покупал сено и еще прислал ко мне взять 50 рублей, не имея денег при себе?» – «И не думал; ваше сиятельство изволили на бирже кушать устрицы и прислали ко мне в Сенат взять 21 рубль». – «Устрицы? Да я их не ем, а если бы и ел, пошел ли бы я на биржу? Что за вздор говорите». Вышло, что хват какой-то обоих обманул да взял деньги.

Александр. Москва, 13 октября 1833 года

Россилион мне сказывал, что в Торжке видел большое скопище народа перед трактиром. Что такое? Смотрят на курского губернатора Демидова, принимая его за посла турецкого. Он путешествует в каком-то бархатном пунцовом балахоне, шитом весьма богато золотом, шапка такая же и трубка во рту. К нему пришел генерал Николай Николаевич Раевский, тут проездом случившийся и с грязными ногами. Демидов велел тотчас их вымыть. Экий чудак! Да только есть ли один Демидов, который не был бы чудак?

Кстати, ты слышал ли, что горцы сделали нападение на тело покойного Николая Ивановича Демидова, которое везли в Россию, и увезли оное с собою; просят дорого, чтобы возвратить; но кто же станет выкупать? Не наследники, коих он всего лишил. Разве мужики, коих сделал он вольными хлебопашцами.

Биография наша пошла писать. Вот и «Пчела» ее напечатала. Хорошо! Только брошюрки будут хуже раскупаться от этого, и бедным будет хуже.

Кажется, полковник Жеребцов будет на место Муханова [Сергея Николаевича, исполнявшего должность московского обер-полицмейстера и уволенного по состоянию здоровья]. Вчера был он у меня и показывал мне представление князево в его пользу; нельзя лестнее отрекомендовать, и Жеребцов точно стоит всех похвал сих. Им будут довольны жители, а он дело свое повернет хорошо; имеет славное состояние, знает Москву, взыскателен, строг, плутам будет дурно при нем.

Александр. Москва, 16 октября 1833 года

Сегодня у Пашкова распространили слух, что граф Воронцов и Башмаков утонули на пироскафе, едучи из Крыма морем в Одессу. Я с большим страхом и нетерпением ожидал почту, – она пришла, письма от него не имел я; но были от него пакеты с приложениями к разным лицам, стало быть, вздор; письма от 6-го, а вчера говорила молодая Ростопчина, что пишет к ней это вдова Нарышкина, урожденная Ростопчина. Такая ужасная весть тотчас бы распространилась, а Михайло Орлов вчера на это говорил: «Вот увидите, что известие ложно, а граф Воронцов захотел сделать вид, будто погиб в Черном море, как император на Балтике». Эта неуместная шутка не показалась никому острою.

Другая весть, которая кажется достоверной, но также слышанная мною вечером у Пашковых, это взятие разбойника-дворянина (не помню имя его), который опустошал Курскую губернию; его привезли сюда, и все в ужасном любопытстве его видеть. Увидим, правда ли это.

Константин. С.-Петербург, 17 октября 1833 года

Нельзя сказать, что почты ваши сюда опаздывали, но могли бы ходить скорее. Вот я примусь за своих почтальонов. Кстати, о почтальонах, – какая беда случилась в Курской! Почта, отправленная в Курск из какого-то, не помню, городка, пропала вдруг на дороге. Так как в свое время не пришла, послали отыскивать, и – спасибо проворному чиновнику, – что же открылось?

Отставной почтальон, из дворян еще каналья, жил в деревушке. Он просил по знакомству почтальона, везшего почту, подвезти его до городка, тот согласился; он велел остановиться у кабака и ну потчевать водкой и почтальона, и ямщика; почтальон уснул. Бездельник стал уговаривать ямщика ехать тише ночью, а после, завезши его в другую деревню, верст шесть вбок, когда тот не согласился, тогда он накинул ему сзади петлю на шею и, согнув голову назад, привязал его к телеге, и таким образом его удавил. Но сей несчастный, шевелясь и стараясь вырваться, толкал почтальона спящего, который, проснувшись, стал спрашивать, что его толкают так больно; лишь только приподнял голову, как разбойник накинул и на него такую же петлю, также привязал его к телеге, удавил и поехал по боковой дороге в лес, там зарыл деньги, ассигнации и пакеты, мешки с серебром попрятал под кусты, а сам пошел домой как будто ни в чем не бывало.