Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Константин. С.-Петербург, 9 июня 1823 года

Говорят, что Сперанский будет на место графа Кочубея; я этому верю. На бирже у нас все устроено. Во вторник обедаем ранее у Гурьева, потом все вместе поедем для открытия розыгрыша на биржу, где все сдадим гражданскому губернатору, Думе, полиции, депутатам, и сами уже ни во что не будем мешаться. Слава Богу, что я отделаюсь наконец от этих скучных дел! Завтра поутру поеду на биржу, чтобы все предварительно устроить.

Александр. Москва, 11 июня 1823 года

Голова идет кругом от этих сборов. Тяжелый обоз отправился вчера. Теперь иное посылаю к Фавсту, а иное – в слободский дом; самим едва есть на чем сидеть и спать; ежели ничего не помешает, завтра рано пустимся в Семердино, любезнейший друг. Следуя Пфеллеру, беру с собой все, что нужно для ванн и декокта, буду соблюдать все его приказания, надеюсь в деревне отдохнуть, подышать чистым воздухом и оправиться, а то опять что-то не так естся и спится, как прежде, то есть как в Петербурге.

Вчера наехали к нам прощаться князь Никита*, Обресков, Мамонова, Риччи, князь Василий, Иван Николаевич Корсаков и вновь прибывший Лунин; кое-как сочинили им ужин. Все тебе очень кланяются, особливо Лунин, коего сестра идет за генерала Богдановского, очень хорошего человека, служившего во Франции с Воронцовым, и коего граф подзывает к себе на службу в Одессу; кажется, он, устроя дела, поедет к милому человеку. Вяземский также подъехал, и Риччи восхищал нас своим пением. Мамонова получила от брата учтивый, но холодный ответ: он соглашается на ее предложения, и все на днях кончится. Ежели

Князь Никита Григорьевич Волконский.

бы она меня послушалась и тотчас бы ему написала, приехав сюда, то он, верно, и более бы для нее сделал; но она жила здесь две недели, после коих начала действовать чрез посторонних, что не могло ему быть приятно. Зачем сюда приехала, – о том две недели не думала. Хорошо, что все обошлось без процесса. Она думает ехать скоро, а прежде собирается к Троице, откуда заедет к нам. Князь Василий тоже дня через три собирается ехать прежде в Дубровку, а там – в Пермь. Ему хочется купить смежные с Дубровкой деревни у Муханова, а в Перми хочет отыскивать золотой песок. Это бы дело нешуточное.

Вчера получил я, любезный друг, письмо твое № 11, возвещающее прибытие милого Полетики. Обними его покрепче за меня. Итак, мы не ошибались в догадках наших, и он намерения своего не переменил. Я и тогда находил союз с ним очень лестным для Лизоньки, а теперь еще более, ибо мы его постоянство испытали, узнав его еще лучше, а он состояние свое улучшил; кажется, тут бы нечего думать минуты, но ты знаешь упрямство и странные мысли Лизоньки. Как показать, например, мужа, который не имеет гвардейского мундира, корсета, 35 лет от роду и не носит, может быть, плаща а-ля Альмавива! Трудно будет и приступиться к этому; конечно, лучше не говорить ничего несколько времени, дать ей самой одуматься, а настроить Оленьку, чтобы она понемногу сестру готовила к этому. Мне жаль, что я не в Петербурге, хотя, конечно, и немного бы я мог сделать. Мне кажется, главное здесь – секрет, ибо ежели объявят злой шутнице Лизоньке, то чувство дружбы, кое она подлинно к Полетике питает, может перемениться и обратиться в ненависть, вот что мне кажется; всякий мужчина, а еще более женщина, имеет свою дозу самолюбия, и, польстя несколько Елене, наш друг заимел бы в ней превосходного адвоката; что же касается до Голицыных, то будь уверен, что они никогда не пойдут за Полетику, по свойственному Голицыным чванству.

Константин. С.-Петербург, 12 июня 1823 года

Ну вот настал наконец день открытия лотереи, который с таким нетерпением все ожидали. Кто-то будет счастливее 107 тысяч человек! Между тем я доволен, что избавляюсь от комиссии, сильно мне надоевшей. Жене, сестрам устроил я места на хорах, откуда увидят они все действие, а сам буду обедать у графа Гурьева, откуда все вместе поедем на биржу, где приступим к открытию. Вчера я туда ездил и все устроил так, что даже и вид будет прекрасный. У нас совершенно все готово. Завтра отправлю к тебе печатный листок о сегодняшних выигрышах, что буду продолжать во все время розыгрыша. Дай Бог, чтоб я тебе возвестил если не Воротынец, то что-нибудь порядочное. На все воля Божия!

Здесь совсем не слышу музыки, особливо с тех пор, что и у князя Салтыкова кончились концерты, и, кажется, навсегда; говорят – по совету братьев. Лучше бы другую экономию выдумали, а лишать человека единственного его удовольствия… воля их, а я не могу этого понять! Почему бы князю Сергею, при ужасном его богатстве, не помочь ему деньгами вместо совета? Тогда бы и дела его не расстроились, и он, при слепоте своей, не был лишен единственного на свете удовольствия. Ох, братья! Да делают не по-братски.

Скажу тебе новую свадьбу. Если заставить тебя отгадать, то долго не отгадаешь. Манычару, с коим я ездил на гулянье, дал я эту задачу, но и домой приехали, а он не мог отгадать. Лашкарев женится на Свиньиной, приходил ко мне и под секретом мне объявил, потому что не все еще устроено. Каков! Он не очень был счастлив с той женой, она была больна и капризна, как все чахоточные; так, видно, хочет опять попытать счастья; я бы на его месте не пустился во второе плавание.

Казначеев не определен на место, которое тебе предлагал Воронцов. Он еще здесь, отправится через месяц в Одессу и, вероятно, будет у него правителем канцелярии.

Карамзин очень болен желчною горячкой. Третьего дня мне Реман сказывал, что он и Миллер были призваны, и прибавил: «Он мне не нравится, у него в лице какой-то распад, и потом у него движение в животе, которое нехорошо». Жаль очень, если он не перенесет болезни. Вот записка Жуковского, полученная мною третьего дня. Потеря для России будет и для добрых людей. Я его отменно уважаю, хотя не очень коротко с ним знаком. Притом же осталось бы большое семейство. Боже сохрани! Если до отхода почты узнаю что-нибудь, то тебя уведомлю. Тургенев, Блудов, да и все его приятели очень огорчены. Истинно будет жаль, но Бог милостив.

Константин. С.-Петербург, 13 июня 1823 года

Вчера наконец положено начало розыгрышу лотереи [розыгрыш села Воротынец, имения графа Головина]. Теперь кто счастлив, тот и может доказать это на самом опыте. Утром был я у графа Кочубея, который хотя еще и страждет от хирагры, но решился быть при открытии. Мы обедали рано у графа Гурьева и все вместе поехали на биржу; к нам пристали Блоом, Моден, Долгоруков, Рибопьер и проч. Вложили, как следовало, по поверке билеты в колеса, и пошло верченье. Первый номер (по счастью для того, кому принадлежит) выиграл 50 рублей, но премия 25 тысяч. Прилагаю при сем нумерацию вышедшим номерам. Хорошо, что Воротынец не показался в первый день, а то бы лотерея перестала занимать всех и сделала бы многих скучными. Ох, брат, как посмотреть на кучу билетов, из коих пустых около 164 тысяч, то как-то и надежда очень опадает. Вообрази, что тяжесть одних билетов, то есть бумаги, составляет с лишком 10 пудов. Все шло очень порядочно, народу было столько, что булавки нельзя бы было проронить. Я жену с эскортом послал, место у них было прекрасное, они, сидя, все видели хорошо. В этом зрелище было что-то торжественное. Губернатор и обер-полицмейстер в лентах, прочие чиновники все в мундирах (кроме, однако же, комиссии), двенадцать мальчиков, одетых почти как дети михайловского кастеляна и проч. и проч. Полицмейстеры провозглашали выходящие номера и выигрыши, кои тотчас на телеграфе почти аршинными цифрами повторялись; а тут все записывают, справляются, не выиграл ли чего-нибудь. К тому же мысль, что занятия комиссии кончены, – все это очень меня веселило. Вчера успели только вынуть 80 номеров, да для первого раза это и довольно. Много прошло времени на приготовления.